Ларс Кристенсен - Герман

– Бяша и Вяша сказали, что знают, как добыть елки по дешевке. И я вошел в долю.

– Где брали?

Папа медлил с ответом.

– Ты собираешься напиться еще до Рождества?

Мама говорила жестче, чем даже бабушка, когда отчитывала деда за пиво.

Родители замолчали. Безмолвие воцарилось в квартире. Безразговорность.

– В Нурдмарке, – все же сказал папа после очень долгой паузы. – За Согнсванн.

– Взрослые люди! Как не стыдно!

– Ты вообще-то знаешь, сколько эти елки стоят? Не знаешь? Оно и видно! А парик во что встанет, знаешь? Тысяча крон! Если не больше…

Герман выключил свет, закрыл глаза, спрятался под одеяло. Без толку. Нет такого места, где бы он спрятался и его не нашли; всюду найдут, как ни прячься. Он сжал зубы и стал петь про себя, чтоб ничего уже точно не услышать: «Средь соблазнов мира зла, бурь его и громов в чудном свете Рождества наше сердце дома».

И нырнул в сон шапкой вперед.

Разбудило Германа прикосновение пальца. Палец оказался частью пятерни, а пятерня принадлежала маминой руке.

– Ну, сурок, ты и поспал! Скоро одиннадцать.

– Дремлет все, лишь не спит в благоговенье святая чета, – ответил Герман и сел.

– Ты не пойдешь сегодня с классом в церковь? – спросила мама.

Герман отвернулся.

– Пастор наверняка не разрешит шапку не снимать.

– Да и говорить будет то же, что в прошлом году.

– Хор ангелов запел с небес и пастухам благую песнь принес, и им он говорит: младенец в яслях там лежит. Иисус Христос – младенец тот, он вам спасение везет.

Герману снова пришлось лечь, так он устал от декламации. Но впечатление на маму он произвел.

– Ты это по памяти?

– Было в календаре, – смущенно буркнул Герман. – Что такое ясли?

– Место, где лежал новорожденный Иисус, кормушка для животных.

– Не очень-то удобно ему было так лежать…

– Откроем сегодняшнее окошко вдвоем? – спросила мама.

– Давай ты.

Мама подцепила пальцем створку и открыла: в окошке лежал красный пластмассовый волхв с дыркой в голове.

– Слушай, мне пора бежать. А то Якобсен-младший рассердится.

Мама захихикала, смех шел откуда-то снизу живота, поднимался в рот и выстреливал наружу.

– Знаешь, что спросил у него один покупатель вчера? Как ваши свиные ножки, господин Якобсен?

– Слышали эту шутку в прошлом году.

– Да?

– Да. Но она смешная.

Где-то на улице завыла сирена. А что если это Бутылю повезли? Может, они его так с тех пор и возят, чтоб мозги на место встали?

– Я пошла.

Герман привстал в кровати.

– Мам, а ты без гроша сидишь?

У мамы медленно пополз вниз подбородок, выглядело это чудно́, потом она засмеялась и навела в лице порядок.

– Вот я глупая… Совсем забыла. Замоталась перед праздниками.

– У всех много дел.

Мама достала из кошелька две оранжевые бумажки и положила их на подушку рядом с волхвом.

– Я не про это.

Герман не знал, как задать вопрос; он боялся признаться, что подслушивал вчера, но не мог придумать, как тогда сказать, а сказать было важно.

– А про что, Герман?

Глаза жжет, а свалить все на шампунь нельзя. Он отвернулся к стене и стал смотреть на оленей в лесу на задниках всех окошек календаря.

– Про «Студент». Я тебя совсем разорил?

Мама похлопала его по спине.

– Я сама обещала сводить тебя туда. Если б мы вдвоем пошли, мы бы наели еще больше.

Едва Герман остался дома один, как взял мамину сумку на колесиках и пошел в «Магазин госпожи Йенсен: бумага, открытки, мелочи» на Драмменсвейен.

Дама за прилавком и впрямь была довольно мелкая, едва заприметишь.

– Чем вы торгуете? – спросил Герман.

– Проще сказать, чем мы не торгуем, – ответила госпожа Йенсен и встала на табуретку, чтобы ее было лучше видно.

– Простота не для нас, – парировал Герман и огляделся.

Кругом на полках была разложена всякая мелочовка: карандаши, чайные ложки, наперстки, спички и пинцеты. Наверняка гномы ходят за покупками именно сюда.

– А крупности у вас есть? – спросил Герман.

– В задней комнате, – ответила продавщица и спрыгнула с табуретки.

– Тогда мне нужно две крупности и одну мелкую мелочовку, – сказал Герман.

Он привез подарки домой, закрыл дверь и спрятал их под кровать. Осталось еще две кроны и семьдесят восемь эре. Поначалу он стал придумывать, как их потратить, но потом отложил на черный день, если папе не на что станет купить маслица на хлебушек.

Заодно вытащил из ящика свой гербарий и рассмотрел коллекцию. Новые волосы скоро некуда будет класть. Надо же, сколько волос у меня было, поразился Герман. А сколько еще осталось… Ну, положим, осталось не так много. Шапка кусала голую кожу и все время сползала на глаза, потому что сделалась слишком просторная. Он рассмотрел булавовидный волос. На вид штука не опасная.