Ларс Кристенсен - Герман

– От дедушки?

– Тут так написано: «Герману от дедушки».

– Так он все-таки мог ходить?

– Ему могли и помочь.

– Помочь – это всегда хорошо.

Для начала Герман осторожно ощупал сверток – он был маленький и мягкий. Потом аккуратно открыл его, чтобы не порвать красивую бумагу, и сел где стоял.

– Шапочка… – просипел он. – Конькобежная.

Он содрал с себя старую и одним движением натянул новую, с тремя полосками и острым клювиком на лбу. Шапка села как влитая. Герман снова встал и сделал по комнате круг почета, высоко задрав голову.

– Спасибо, дедушка! – прокричал он. – Спасибо тебе большое-пребольшое!

Мама взглянула на папу: он прятал за спиной что-то еще.

– Ой, – сказал папа, – ничего себе. Да тут еще один подарок для Германа! От мамы с папой.

Едва Герман коснулся упаковки, в комнате стало тихо-тихо. От этого у него неприятно заныло в животе.

Он аккуратно развернул красивую бумагу и отложил в сторону. В руках у него оказалась коробка с надписью по-иностранному.

– Спасибо. Как раз сложу свои каштаны.

Родители подошли ближе.

– Открой коробку, – улыбнулась мама.

– Как скажешь.

У Германа все внутри будто завязалось узлом, и узел этот стягивался туже и туже, пока он медленно снимал крышку. Наконец он заглянул в коробку.

– Парик…

– Из настоящих волос человека, – объяснил папа.

– Какого? – спросил Герман.

– Что – какого? Они это… твои теперь.

– Вы ведь ни с кого скальп не снимали?

Папа обернулся к маме и стал терзать леску, а ее как-никак двести метров.

– Конечно, нет, – сказала мама. – Волосы сдают люди, у которых их слишком много.

– Вроде свояка из Хаделанда?

Родители долго переглядывались, папа машинально сделал петлю, мама громко дышала носом. Потом она присела рядом с Германом.

– Смотри, по цвету точно твои волосы. И пробор на твоей стороне. Его можно мыть шампунем. Не примеришь?

– Ну…

Пальцы не гнулись и не хотели помогать.

– Отвернитесь.

Они послушно отвернулись. Герман снял конькобежную шапочку и нахлобучил парик. Он был гораздо мягче прежнего, с челкой, и голова в нем казалась легкой, невесомой и какой-то не своей, а присланной напрокат из-за границы и очень модной.

– Уже можно?

– Ага.

Они обернулись и затараторили, перебивая друг друга:

– Герман, замечательно! – мама.

– Краше некуда, по-моему! – папа.

Погладить себя по голове Герман не дал, хотя они тянулись.

– В прошлый раз вы говорили то же самое.

– Давай в зеркало посмотрим?

– Нет! Не посмотрим.

– Выглядишь как раньше!

Папа прикусил язык на полуслове, но права голоса на сегодня уже лишился.

– Отвернитесь!

Они послушно подчинились. Герман снял парик, сложил его в иностранную коробку и надел обратно конькобежную шапочку.

– Кто не спрятался, замри! А я спать пойду, наверно.

Они шли за ним по пятам. Смотрели, как он убирает коробку в нижний ящик стола.

– Ты не хочешь поесть?

– Я сегодня досыта всего насмотрелся.

– Коньки, пожалуй, лучше снять.

– Последний бежит без пары, – сказал Герман.

Он заснул на повороте, выпростав одну руку, а дедушка стоял у кромки дорожки, чтобы зафиксировать мировой рекорд.

Во «Фрогнере» – новый фильм о Зорро, он вернулся домой в Мексику, но Герман идет не в кино. Ему снова к врачу.

Они переступили порог приемной, и мама схватила его за руку. Тут было полно людей и лишь один свободный стул. Сегодня приема ждали чуть живые доходяги. Брюки у многих были расстегнуты, вдоль стены стояли ведра. Больные прикрывали рот рукой и мычали что-то сквозь пальцы, издавали странные звуки, дергались всем телом, жмурились, и лица делались похожи на сморщенные яблоки. Запах в приемной стоял хуже некуда, хотя окна нараспашку, а на улице минус восемнадцать. Но пахло как на набережной у «Фреда Ульсена», если к тамошней вони от нечистот добавить запах старых тапок со свиными ножками внутри.

– С Новым годом, – сказал Герман.

Это он, кажется, не то ляпнул. Со всех сторон трещала канонада, как будто карманы у всех набиты петардами вперемешку с горящими спичками. У них тоже глаза наедаются медленнее пуза, подумал Герман и натянул конькобежную шапочку на нос.

Приоткрыв дверь, доктор поманил Германа с мамой пальцем: заходите. Захлопнул дверь, бегом вернулся на свое место и закурил сигару.

– И вот так каждый год. Ребра в распор, кишки узлом, котлета попала не в то горло, от квашеной капусты пучит живот. А я, дурак, забыл противогаз. Тебе сигара не помешает, Герман?