Ларс Кристенсен - Герман

Зажегся свет, занавес задернули – дубль два.

Наконец механик отыскал нужную бобину, экран снова засветился, и появился Зорро, заточенный в камере, между сжимающимися стенами. Все откинулись в креслах, задержали дыхание, вцепились в подлокотники, друг в друга… Все, кроме Германа. Он спокойно тронул папу за плечо.

– Наверняка он найдет в полу расшатанный камень, вытащит его и поставит в распор, – прошептал он.

В конце фильма Зорро ускакал на Торнадо к линии горизонта. Там, вдали, он оглянулся, высматривая прекрасную даму, но ее было не видать. В глазах за черной маской светилась печаль.

Зорро грустно оттого, что она не последовала за ним, а он не остался с ней, понял Герман.

Домой они шли под полной луной, ее матовый свет затягивал лица, словно марля. А потом над городом распростерлось большое черное облако, и гореть остались только рождественские звезды в окнах.

– Здорово у тебя соображалка работает, – восхищенно сказал папа.

– Просто догадался.

– Я б никогда не дотумкал. Думал, Бернардо чего наколдует, чтоб его вызволить.

Папа засмеялся, притормозил и достал сигарету.

– Гляди, чего покажу!

Он спрятал сигарету в руке, сжал второй кулак тоже, суматошно замахал и затряс руками, как будто слепня гонял, потом протянул кулаки вперед.

– В каком?

Герман ткнул в левый. Папа разжал пальцы – ничего.

– Попробуй снова!

Герман показал на правый. Папа разжал его, но тоже оказалось пусто. Тогда он раскрыл рот, долго обшаривал его языком, и вдруг показался окурок, он лег на губу, и папа сам скосил на него глаз с большим удивлением.

– Во как! – сказал он.

– Ничего себе, – откликнулся Герман.

Они пошли дальше, высматривая проход в сугробах вдоль обочины. Ближайший нашелся на Соллипласс.

– Чего тебе больше всего хочется на Рождество? – спросил папа.

Герман промолчал.

– Глупый вопрос?

– Ну да. Вот тебе, пап, самому чего хочется?

– Сюрприза.

– И мне.

Герман слепил снежок и запустил в фонарь, но промазал. Папа тоже бросил и тоже не попал. Какое-то время они шли молча. В квартире с открытым окном пели рождественский гимн, но пианист не попадал в ноты.

– Дедушка с нами Рождество встречает?

– Конечно. Мы переправим его к нам под вечер. Мы ведь сможем вдвоем снести его по лестнице?

– Спокойно.

Дома у дверей их ждала большая елка. На вид очень свежая, ветки припорошены снегом, а зарубки от топора блестят. Рядом с ней стояла мама и поеживалась, обхватив себя руками.

– Заходили Бяша и Вяша, – сказала она, – елку вот принесли.

Папа стал проверять высоту елки, подергал иголки, всё с очень деловым видом.

– Вижу. Хорошая елка. Отличная прямо. Игрушки, огни – будет что надо.

– Думаешь, они ее купили на Фрогнере или на рынке? – спросила мама.

– Понятия не имею. А какая разница?

– Они сказали, денег не надо, – гнула свое мама. – Даром, сказали.

– Повезло, – пожал плечами папа.

– И денег не взяли, – повторила мама в третий раз. – Это как?

Папино лицо поменяло цвет, он вертелся как уж на сковородке.

– А, вспомнил! – сообщил он. – У свояка Вяшиного делянка леса где-то в Хаделанде.

Мама смерила папу взглядом снизу вверх, потом снова вниз, но ничего не сказала. Герман понял, что дело тут нечисто. Бедный, пожалел он папу.

– Как аукнется, так и откликнется, – сказал Герман и ушел к себе в комнату.

Ночью ему не спалось. Слишком много звуков оказалось вокруг. Слышно было, как стучит сердце где-то в ухе, и как падают с головы волосы, и даже как бьют ходики у дедушки в квартире. И голоса родителей в гостиной были отчетливо слышны, как будто включили радио на полную громкость, а передача противная.

– Позорище!

– Не будь ханжой, – отозвался папа и, громко топая, ушел на кухню. Было слышно, как он распахнул дверцу шкафа и открыл бутылку.

– Не шуми так. Герман услышит.

– Он спит.

– Именно. А ты своим нудежом его разбудишь.

– Это кто из нас нудит?!

Вообще-то Германа трудно было разбудить – он не спал. Он прислушивался, хотя предпочел бы ничего не слышать, но лежал смирно, чтоб не попасться с поличным.

Все звуки пропали, остались только голоса родителей – громкие, ранящие. Кончайте, думал Герман, не говорите больше ничего. Идите наряжайте елку. Вешайте гирлянды. Только не ссорьтесь больше.

– Ну да, свояк из Хаделанда! Он самый, конечно. А теперь, дорогой, будь добр рассказать, откуда взялась елка.