Адам Шогенцуков - Солнце перед ненастьем

Залим был уверен, что дед отведет от него беду. Но вот отец снял ремень, сложил его вдвое и решительным движением отстранил старика.

— Именем аллаха заклинаю, не трогай! — закричал Мазан.

— Не-ет, довольно! Ему говорили по-хорошему — он не слушал, так пусть отведает солдатского ремня!

Хадис взмахнул ремнем. Залим отскочил в сторону и пулей вылетел из дому.

— Стой! Сейчас же вернись! — гремел в темноту отец, но мальчика и след простыл.

Долго Хадис и Мазан искали сбежавшего «преступника»: шарили в сарае, бродили по саду и по огороду, выходили на улицу, мокрые и усталые, месили дорожную грязь.

Жантина не находила себе места от тревоги. Она то выбегала на крыльцо и вглядывалась в немую черноту двора, то вновь возвращалась в ярко освещенный пустой дом. Дождь все еще моросил, ветер стал чуть послабее, но каждый порыв его пронизывал до костей. А Залим выскочил из дому в одной рубашке, даже шапку не надел… Простудится! Обязательно простудится! Просторные комнаты казались Жантине тесными и душными. Снова и снова выбегала она на крыльцо. Вот они — сараи, плетни, сапетки… [5] Сапе́тка — плетеное хранилище для кукурузы. Разве могут они уберечь от стужи и непогоды самое дорогое ее сокровище — единственного сына?

А время шло. Жантине казалось, что ожиданию не будет конца. Куда девались свекор и муж? Где сейчас ее мальчик? Она пристально всматривалась в чернильную мглу. Временами ей чудилось, что у плетня мелькнула чья-то тень, где-то неподалеку прошлепали по лужам шаги, кто-то пробежал мимо окон. «Залим! Залим!» — звала она. В ответ — ни звука. Лишь монотонно барабанил дождь да глухо шумели деревья. Но вот будто и в самом деле шаги… «Дада! Дада! Не нашли его?» Нет, снова тишина…

Во двор вошли Мазан и Хадис. Жантина кинулась им навстречу. Она и думать забыла о старых обычаях, не позволяющих женщине обращаться к свекру, когда тот беседует с ее мужем.

— Ну как, дада, не нашли?

Мазан недовольно пожевал губами. Жантина мгновенно поняла свою оплошность — отступила назад и, низко склонив голову, прошептала:

— Простите, дада, я совсем разум потеряла.

Старик понял, как истомилась невестка, ожидая их возвращения, и смягчился.

— Ничего, родная, ничего… Это все неважно. Да, по совести сказать, давно бы пора забыть эти обычаи. Не нужны они стали. Об одном надо думать — где сейчас наш дорогой мальчик… Погода-то какая — и взрослого с ног свалит. А наш Залим где-то бродит бесприютный…

Хадиса тревожило исчезновение Залима, но ведь надо было как-то успокоить отца и жену.

— Не так уж это страшно, как тебе кажется, отец, — возразил он. — Никуда Залим не денется. Увидишь, немного погодя явится с повинной.

— Да ночь-то какая! — вздохнула Жантина. — Ребенок простудится, заболеет…

— Не такой уж он ребенок.

— Но ведь и не взрослый, — заметил Мазан. — Может заблудиться, упасть в речку…

— Еще раз говорю вам — ничего с ним не случится. Явится как миленький. Идемте-ка домой.

— Что ты! Без мальчика?..

— Да.

И Хадис решительно направился к крыльцу. Жантина и Мазан покорно двинулись за ним.

Хотя в присутствии родных Хадис держался спокойно, заснуть он не мог. Не спала и Жантина. Мазан ворочался на своей постели. Отец в душе ругал себя за резкость и вспыльчивость, дед только вздыхал, мать плакала.

А виновник всех этих волнений скрывался тут же, неподалеку, — в старой сапетке, что позади сарая. Он слышал голоса взрослых, чувствовал их тревогу и только посмеивался. Отец — тот спокоен, его ничем не проймешь. «Ничего, и ты испугаешься, — думал Залим. — Вот простужусь, заболею, посмотрим, что ты тогда скажешь!»

Залиму совсем не было страшно. Да и чего бояться, когда сидишь под крышей, на своем дворе, а вокруг слышатся ласковые, тревожные призывы матери и деда? Но вот отец потребовал, чтобы все шли домой. В окнах погас свет. И тут Залиму стало не по себе. Ночь вдруг сделалась совсем черной, поглотила все вокруг, даже плетеные стенки сапетки. Где он, дом? В какой стороне? Дверь, верно, закрыли… Что делать?

Вдруг налетевший шквал так боднул сапетку, что она едва не опрокинулась. Грозно загудели деревья, по-волчьи завыл камыш на крыше сарая. Стиснув зубы, Залим прижался спиной к холодным прутьям, вцепился в них пальцами. Ему казалось, что еще немного, и ветер вырвет его из этого ненадежного укрытия — вырвет и увлечет в дождь и бурю… Мгновениями ветер утихал — тогда шум деревьев становился слабее, умолкал вой камыша и откуда-то из черной мглы доносились крики совы, а это, пожалуй, было еще страшнее.