Вася подбежал к девочке, вырвал у неё ножик и легонько шлёпнул.
— Смотри у меня, злюка! А то хуже попадёт!
Мала спокойно отошла на несколько шагов, набрала в грудь побольше воздуху, надула щёки и пронзительно на весь улус закричала:
— Ууу! Васька дерётся! Уу!
И немедленно раскрылись двери всех домов. На каждом крылечке показались женщины. Они были разные. Бабушки и девчонки. Тёти и девушки. Одна, худенькая, чернокосая, держала на руках спящего малыша. У другой, полной, в цветастом фартуке, короткие, растопыренные пальцы были в тесте. Третья, старенькая, вытирала седые распущенные волосы вышитым полотенцем. И все хором кричали. Они кричали на Васю.
— Опять Чоло-Монго!
— Как у тебя хватает совести обижать ребёнка?
— Иди ко мне, Малочка, доченька! Я уж задам этому озорнику!
И что было хуже всего, — открылась вдруг дверь дома, который отличала от всех других белая вывеска с красными буквами: «Амбулатория». Оттуда выглянул человек, очень похожий лицом на Васю. Он внимательно посмотрел на мальчика и негромко спросил:
— Хотел бы я знать, за что тебе дали прозвище Чоло-Монго? Куда больше подошло бы просто — Курым.
У Васи загорелись щёки. Он опустил голову. Когда через несколько секунд он поднял её, на улице никого уже не было. Все двери закрылись. Только лошадь стояла на том же месте и медленно хлопала рыжими ресницами.
Ухватившись руками за ставни, Вася легко подтянул колени и шлёпнулся на пол в своей комнатке. Он никогда не спорил с людьми, убеждавшими его, что в дом нужно входить через двери. Он сам считал, что так и следует делать. Всегда. За исключением тех случаев, когда у тебя очень хорошее или, наоборот, очень плохое настроение.
И Вася совсем не был виноват в том, что с весны, когда от стёкол отдирали замазку, до глубокой осени, когда их замазывали снова, забывал, где находятся двери родного дома. Что он мог поделать, если среднего настроения у него не бывало?
В соседней комнате тихо. Родители ещё на работе. Вася достал из буфета кувшин с кумысом — кислым кобыльим молоком — и, не отрываясь, выпил его весь. Утром он ушёл не позавтракав — не хотел будить мать — и только в тайге съел пару горстей крупной брусники. Она была ещё твёрдой, вязала рот.
Наевшись, Вася сел за свой письменный стол, который отец сбил ему из трёх ящиков, и стал думать. Он думал о сегодняшнем дне. И о том, что отец назвал его — Курым. Это было здорово обидно…
Курым — гора. Вернее, пологая горка. По ней вьётся тропинка, поросшая бархатистой травой. Она так и зовёт пробежаться.
Но не вздумай этого делать! Курым коварна. От малейшего колебания воздуха, от шелеста самых лёгких шагов с вершины её срываются острые камни. Они могут ранить легко, могут ранить тяжело, это уж как повезёт. Но не пощадят неосторожного путника. Кто бы он ни был: взрослый человек, или мальчишка, или совсем несмышлёный жеребёнок.
У гор, как и у людей, непохожие характеры. Рядом с Курымом веками стоят честные горы. Их крутые тропы откровенно предупреждают об опасности. Они никогда не ударят камнем в спину.
Васе понравились эти горы сразу, как только он их увидел. Но больше всего полюбил он Чоло-Монго— бурную речку, начинавшуюся так высоко в горах, что казалось, будто она бежит от самого неба.
Нет, не бежит, а мчится, прыгает, летит, как мальчишка, опаздывающий в школу. Зимой, когда даже могучий Енисей замирает, скованный льдом, эта малышка не останавливает свой бег ни на секунду. Ни жестокие морозы, ни толстые учебники географии, в которых чёрным по белому написано, что все реки Сибири зимой замерзают, — ничто не может убедить Чоло-Монго подчиниться. Она несётся и громко поёт:
«Не сдам-ся! Не сдам-ся! Не сдам-ся!» — И не сдаётся.
Зато весною, когда на всех реках проходит ледоход, когда люди сбрасывают валенки и убирают в сундук тёплые платки и шубы, когда среди густой травы распускаются жёлтые маки и фиолетовые жарки, Чоло-Монго вдруг замерзает и промерзает до самого дна. Что ж, самостоятельность свою показала, теперь пора и отдохнуть. Пусть солнце палит, пусть изнемогают от зноя люди и звери — неподвижна Чоло-Монго. Она сладко спит.
Осенью речка просыпается и избавляется от надоевшего ей льда. Но опять-таки иначе, чем другие реки. На ней не бывает ледохода. Хорошенько потянувшись, Чоло-Монго взламывает свой панцирь и выбрасывает глыбы льда на берега. Одну направо, другую налево. Словно играет.
Эти глыбы не тают годами. Выдумщица речка придаёт им причудливые формы. Одна — вылитый гриб. Другая — серебристая белка. Самая крупная напоминает вопросительный знак. Да, Чоло-Монго любит загадывать загадки…
Читать дальше