Хачим Теунов - Правдивая повесть о мальчике из Кожежа

— Принимаю ваше предложение, Леонид Петрович.

— Я рад, очень рад, сынок, — растроганно сказал аталык, — что передаю тебе эстафету исследований именно здесь, откуда сам я сделал первый шаг в науку.

Леонид Петрович посмотрел на меня, достал из кармана блокнот и прочел «некоторые мысли», как он называл их. Эти мысли касались круга вопросов, которыми я должен заняться на первых порах.

Солнце, перевалив за полдень, обжигало нас. Тень старой ветвистой акации, словно играя с нами в прятки, перебежала на восточную сторону. Следуя за ней, пересели и мы. Теперь уже я быстро записывал в свою тетрадку темы, вопросы, отдельные мысли, стремясь не отстать от аталыка.

— Пиши с новой страницы и с красной строки, — сказал Леонид Петрович.

И в моей тетради появился заголовок: «План этнографического изучения селения Кожеж».

Кожеж означает «Старое село».

Мечеть в нашем селе построена более ста лет назад. И сейчас еще на фасаде видны полустертые цифры: «1848 год». А село еще старше.

Мечеть — приземистое, длинное каменное здание, обращенное фасадом на юг. Стоит она посреди селения, заброшенная, никому не нужная. Над ней возвышается минарет, купол его увенчан покривившимся полумесяцем из жести. Железный стержень поржавел, и полумесяц еле держится. Подует ветер, и он, как флюгер, начинает вертеться. Каменная ограда, окружавшая мечеть, развалилась, вокруг нее разрослись жирная крапива и широколистый конский щавель.

Некогда это здание считалось одним из выдающихся образцов кабардинской архитектуры XIX столетия. Так почему же сейчас этот памятник старины предан полному забвению? Быть может, кожежцы хотят показать этим свое пренебрежительное отношение к религии?

Однажды мы с аталыком зашли в мечеть. Затхлый воздух ударил в нос. На полу и на подоконниках — толстый слой пыли, а по углам — затейливо сплетенные сети пауков.

— Что скажешь, будущий этнограф? — спросил аталык.

— Надо подсказать правлению колхоза, чтобы сохранили здание мечети как памятник архитектуры.

— И только? — Леонид Петрович неожиданно переменил тему разговора и сказал, что он слышал от Герандоко, как какой-то молодой инженер по собственной инициативе спроектировал колхозную гидростанцию и помог в ее строительстве. — И не он один, но и другие кожежцы помогают родному селу, — продолжал аталык. — Ну, а чем же ты обрадуешь своих земляков? Какой подарок ты сделаешь им?

— К сожалению, ничем, Леонид Петрович.

— А что, если создать в Кожеже сельский музей? И здание подходящее есть. — Он показал на мечеть.

— Музей? — удивленно переспросил я. — Это дело мертвое. Надо что-нибудь интересное…

— Не нравятся мне, батенька, твои слова! — сердито сказал аталык. — То тебя не удовлетворяет малый масштаб, то организацию сельского музея находишь мертвым делом. Показать своим односельчанам их прошлое и настоящее, а может быть, и кое-что из будущего… Да знаешь ли ты, что такое музей? Он может стать твоим опорным пунктом в дальнейшем изучении современной этнографии Кабарды. Кто самый уважаемый человек в Кожеже?

— Конечно, Герандоко, — ответил я.

— Однако его влияния недостаточно. Нужны средства.

— Тогда надо иметь дело с Амирбием Губжоковым, председателем колхоза.

— Поговори с ним. Если откажет, я пойду к нему.

Иметь сельский музей, опорный пункт в будущем…

Мечты, мечты, и только.

«Почему, собственно, только мечты? Добрая идея всегда найдет поддержку. Герандоко, сельские комсомольцы, Марзидан, школьники Кожежа… Чего же ты испугался, Ахмед Наурзоков?» — подбадривал я себя.

Я знал, что председатель колхоза любитель нововведений, и надеялся, что он одобрит мое предложение. Но так же знал, что он очень норовистый человек, и с ним надо говорить только тогда, когда будет «в духе».

Выяснив у секретаря «душевное состояние» председателя, я приоткрыл дверь в его кабинет.

— Заходи, заходи, москвич! — пригласил меня Губжоков.

Вдоль просторного кабинета выстроилось множество стульев, на стенах висели карты, диаграммы. В глубине комнаты стоял массивный дубовый стол, к нему был придвинут небольшой столик, покрытый темно-синим сукном.

— Вот обдумываю, — сказал председатель, — как расширить оросительную сеть, потому что «без воды и не туды и не сюды». Да ты садись, москвич! Что стоишь, как казанская сирота?