Хачим Теунов - Правдивая повесть о мальчике из Кожежа

Поэтому не удивляйтесь, что Леонид Петрович, выходя на улицу, всякий раз останавливался у ворот, откуда хорошо просматривается наше селение от края и до края. Вдыхая свежий воздух — а он у нас особенный, горный, — Леонид Петрович восхищенно оглядывался: одним концом улица упиралась в густой массив зеленого леса, за которым высились горы, поблескивая на солнце белоснежным панцирем; другой конец уходил в широкую степь кавказского предгорья.

Все здесь радовало Леонида Петровича. Голопузые ребятишки, весело полоскавшиеся в воде арыка, сердитые гусаки, воинственно оберегавшие гусят, важные индюшки с выводками, спокойно пасущиеся на зеленой траве-мураве, доставляли моему аталыку истинное наслаждение.

И на этот раз, сделав смотр Кожежу, Леонид Петрович пошел по пешеходной дорожке, насвистывая что-то веселое. Я следовал за ним. Аталык останавливался около ребятишек, затевал с ними разговоры и, похвалив будущих джигитов, продолжал свой путь.

Мы шли вдоль сельской улицы. Слева арык, по которому струится мутноватая вода. Справа ограды, а за ними палисадники — зеленая защита домиков от уличной пыли и шума. Ветки фруктовых деревьев в палисадниках, отягощенные плодами, низко спустились, словно желая расцеловать землю, которая кормит и поит их.

Леонид Петрович остановился. Он смотрел на вишневое дерево, усеянное множеством красных ягод среди темно-зеленых листьев.

Протянув руку через невысокую ограду, аталык осторожно привлек к себе тяжелую ветку, унизанную монистом вишен, и вдохнул ее едва уловимый аромат.

Яблоки, абрикосы, вишни, сливы, алыча, виноград — чего только не родит щедрая наша земля!

Ароматная кинза [20] Ки́нза — разновидность петрушки. , подогретая лучами утреннего солнца, благоухала своим нежным пьянящим запахом. Помидоры и баклажаны, привязанные рогожным шпагатом к подпоркам, стояли устало, отягощенные зреющими плодами. А ниже, по земле, расстилался ковер ботвы с желтыми цветами и спрятавшимися в зелени молодыми пупырчатыми огурчиками.

Леонид Петрович заглядывал почти в каждый двор и палисадник.

— Вот тебе и «ады́гэ мýго, шýгра пáстара» [21] «Несчастный адыгэ, твой удел — соль да паста». Этими словами кабардинцы в прошлом характеризовали свою бедность — бедность своего стола. ! — воскликнул он. Потом, уже спокойнее, добавил: — Так и запишем, мой кан, что кабардинцы познали и полюбили овощи и фрукты. Разнообразная пища — великое дело.

Нам в лицо дул мягкий ветерок, несущий с собой запах тающего в горах снега. По небу неслись стайки белых облачков.

Леонид Петрович вдруг остановился и после некоторого раздумья спросил серьезно:

— Ну, будущий этнограф, что скажешь?

— Превосходное селение!

— Кан мой, запомни: восклицание не язык этнографа.

Я опешил.

— Да, да! Восклицательные знаки для поэтов, а не для этнографов.

И это говорил Леонид Петрович, человек, который умел удивляться, как ребенок, и увлекаться, как юноша!

— Ты меня не понял, — сказал Леонид Петрович. — Я думал, Ахмед, что ты скажешь: «Вот прекрасный объект для изучения! Теперь я возьмусь за него».

Мне казалось, что я достаточно хорошо знаю своих земляков и что незачем специально изучать родное селение «как объект». Я неопределенно пожал плечами.

— Нет, мой батенька. Кожеж ты знаешь как дилетант. Очень важно научиться видеть новое не только снаружи, но и изнутри, со всеми его противоречиями.

Слова Леонида Петровича не убедили меня. Если уж изучать новое, что внесла современная жизнь в быт и психологию людей, то делать это надо в общереспубликанском масштабе, охватив изучением Кабарду и Балкарию. Тратить время на один Кожеж… Я находил это неразумным и бесполезным не только для науки, но и для самого себя.

— А знаете ли вы, молодой человек, — начал Леонид Петрович, переходя на официальный тон и впервые так обращаясь ко мне, — что самые великие путешествия начинались с первого шага, что по одной лишь капле можно ощутить вкус воды?.. А теперь пора домой…

Мы сидели на скамейке под старой акацией в нашем дворике. Леонид Петрович говорил:

— Знаешь, Ахмед, у меня такое впечатление, что сегодняшний Кожеж — белое пятно в этнографии. Кто его изучал? Что мы о нем знаем? Вот я тут сделал кое-какие наметки, с чего, мне кажется, следует начинать. Думаю, что с этим согласился бы и Кургоко Батырович. Тридцать четыре года назад под этой же акацией мы сидели с ним и думали о прошлом Кожежа… — Немного помолчав, он продолжал: — Ты, Ахмед, научился рыться в книгах и архивах и по ним восстанавливать жизнь интересных людей прошлого. А теперь научись рассказывать о современных кабардинцах. Для начала можно заняться родным селением.