Алексей Осипов - По волчьему следу

Вспомнив об этом, Виктор улыбнулся. Машина тогда была непокорной, строптивой. То не хотела сдвинуться с места, то вдруг козлом прыгала вперед, то круто поворачивала в сторону, словно пытаясь сбросить неопытного седока. Отец сидел рядом, молчал, а Виктор обливался потом, нервничал, хватался то за один рычаг, то за другой, выжимая сцепление, увеличивал обороты и со страхом ждал, что отец вот-вот скажет: «Не годен, вылезай!» Но отец молчал, покуривал и едва заметно улыбался.

А когда трактор стал послушным Виктору, отец сказал: «Ничего, теперь можно и на земле поработать». У мальчишки от радости захолонуло сердце…

Виктор так увлекся работой и воспоминаниями, что и день показался коротким. Уже за березовую рощу опустилось уставшее солнце. Стараясь заглушить гул трактора, защелкали соловьи. Беспокойная луна со свитой звезд вышла в синее небо, а Виктор все пахал и пахал. Он еще ниже опустил козырек кепки, чтобы лучше видеть бороздку, освещенную снопом электрического света.

Грачей на поле сменили совы. Их темные, тяжелые тени мелькали над пашней. Завидев мышь, совы камнем падали на землю.

Временами Виктор смотрел на плуг, и ему казалось, что ночью лемеха врезаются напористее, веселее, старательнее, и распаханная земля черными волнами расходится от плуга.

Впереди в голубом отсвете луны показался человек. «Уж не мать ли? — подумал Виктор. — Что же случилось?»

Он переключил скорость, и трактор, будто тоже волнуясь, быстрее побежал навстречу идущему. Поровнявшись с ним, Виктор остановил машину, спрыгнул на землю.

— Сашка! — густым басом окликнул мужчина.

Виктор молчал. Он по голосу узнал председателя колхоза и, боясь, что тот будет ругаться, не знал, что и ответить.

— А мне сказали, что ты к больной матери уехал. Думал, сев остановится. Вот и поверь людям.

— Да это не он, — тихо, словно виноватый, проговорил Виктор.

А председатель раскатисто рассмеялся:

— Теперь-то и сам вижу, что не он. Не разобрал в потемках. Смотри, не хуже отца справляешься! — Председатель подошел к мальчугану, ласково похлопал по плечу. — Молодец, выручил! Что с бабушкой-то?

— И сам не знаю, — ответил Виктор, забираясь в кабину.

Председатель приветливо махнул рукой. Виктор видел, как он долго стоял в борозде, измерял глубину вспашки, наклонялся, шел за плугом, пока не растаял в ночи.

Виктор не чувствовал усталости. В ушах гремел веселый басок. Василия Андреевича и простое, хорошее слово: «Молодец!»

Домой вернулся в полночь. Мать не спала.

— Отвел душу? — сказала она, и Виктор не разобрал, как это было сказано: насмешливо или сочувственно.

Когда умылся и поел, мать спросила:

— Теперь, поди, все болит, больше не захочешь на трактор?

В голове у Виктора шумело, словно он еще сидел на тракторе, ныли от напряжения спина и руки.

— Устал? Да ты что? Нисколько! Утром разбуди пораньше, участок допахать надо.

— Ладно… Ложись, видно будет. — Мать подошла к его постели, заговорщически шепнула: — Колька приходил. Сказал, что завтра соревнование по футболу. А ты намучился, играть не сможешь.

— Ничего, смогу.

Виктор отвернулся к стене и скоро задремал. Он слышал, что мать еще что-то говорила, но ее слова уже не доходили до его сознания. Все еще гудело в ушах, и казалось, что он куда-то плывет по черным волнам.

Поднялся Виктор до восхода солнца.

— Куда в такую рань? — спросила мать. — Небось и не выспался, не отдохнул…

А Виктор уже полоскался под умывальником холодной водой, торопливо натягивал одежду, пахнущую соляркой, и посматривал на стол: нет ли там чего перекусить на скорую руку?

Мать поняла, что отговаривать бесполезно, подала завтрак.

Тяжелым ключом Виктор подтянул гайки у трактора, заправил мотор маслом, залил в бак горючее, полюбовался на свое отражение в стальной сини зеркальных отвалов и вскочил на сиденье.

Ровно и уверенно бежит трактор по дороге вдоль леса. Растворяется утренняя тишь в говоре стальных гусениц, прохладный ветер гладит лицо и руки. Грачи встретили пахаря шумным криком. Вились над кабиной, лезли под плуг, неохотно уступали дорогу. Лучи восходящего солнца золотой россыпью горели на рыжей жниве, зарывались в горячие, жирные пласты чернозема. Словно масло на раскаленной сковороде, таял под плугом прямоугольный участок, начатый вчера. И чем он больше сужался, тем, казалось, шире становился захват плуга, веселее гудел мотор и усерднее хлопотали грачи.