Игорь Минутко - Костры на площадях

Уже целую неделю отряд типографских рабочих готовился к отправке на фронт. На плацу за городом обучаются рабочие стрельбе, штыковой атаке, рукопашному бою. Командует отрядом Федин папка, а дядя Петя — по партийной линии руководитель.

Федя на эти занятия приходит вместе с Мишкой-печатником. Так, посмотреть. И грустно немного Феде. «Не попаду я на фронт», — думает он. Ничего, зато есть Мишка, и Федя тут будет обучать его разным штукам и, может быть, научит делать сальто.

Однажды, когда отряд занимался на плацу, прибыло пополнение из крестьян, восемнадцать человек.

Стали знакомиться. Дмитрий Иванович расспрашивал, кто каким оружием владеет. И вдруг один мужик, худой, длинный, в мохнатой шапке, увидел Мишку-печатника и, удивленно всплеснув руками, заорал:

— Гля, святая богородица! Ведмедь нашего барина!

— Это какого такого барина? — спросил Яша Тюрин.

— «Какого»! — Мужик возбужденно сверкнул белками глаз. — Известно какого, Вахметьева. Ведмедь-то небось из Ошанинского имения?

— Ну, оттуда.

— А мы воловские! Три версты от Ошанина. Я, к примеру, Трофим Заулин. — Мужик захлебнулся словами. — Считай, доподлинно историю ведмедя ентого знаю.

— А не врешь? — усомнился кто-то из рабочих.

— Да вот те крест святой! — Он истово перекрестился. — Значить, так было дело. Хтой-то из мужиков барину-то ведмедя приволок, вот такоичким, махоньким совсем, считай, робеночком. Уж иде они его раздобыли, врать не стану, не знаю. Да и то, как его в деревне держать? Ребятишки замордуют, али собаки сгрызут. Взял барин ведмежоночкя. Лютый у нас барин был, самосудный, не к ночи будь помянут. Взял, значить, для потехи. А в усадьбе за им моя двоюродная сеструха ходила, Марфа. Раз был у нее, показала она мне ведмедя. — Мужик взглянул на Мишку-печатника. — Точно, он. И, скажу вам, был у ведмедя враг ненавистный…

— Кто же такой? — выдохнул Федя.

— А сыночек нашего барина, барчук окаянный. Я его, правда, в лицо не видел, врать не стану. А Марфа сказывала. Как с Москвы приедет — он там на юнкера обучение проходил… Так вот, приедет и ну над ведмедем изголяться — и кнутом его сечет и по-всякому.

— Где ж тот юнкер теперь? — спросил Федя, и от ненависти сжались его кулаки.

— Иде? — Трофим присвистнул. — Небось у Деникина служит, в нашего брата из нагана бьет.

— Попался бы мне этот юнкерок… — сказал Яша Тюрин, и глаза его потемнели.

В тот день шел дождь, и мокро было кругом, неприветливо. На лужах надувались и лопались пузыри, везде булькала вода, и остро пахло умытыми деревьями, мокрыми булыжниками, мокрой травой.

Федя и Мишка-печатник сидели в сарае и через открытую дверь смотрели, как из-под ворот натекает желтый шумный ручей и скапливается в лужу с пеной по краям; в центре лужи плавала, медленно вращаясь, коробка из-под папирос «Трезвон», зеленая, с золотыми полосами.

Коробка все вращалась и вращалась…

Дождь все шумел и шумел — ровный такой шум стоял кругом.

Скучно было.

Мишка-печатник дремал на своей подстилке, иногда ласково посматривая на Федю.

В углу в куче старых пожелтевших газет возились мыши.

— И когда кончится дождюга? — спросил Федя у Мишки-печатника.

Мишка грустно вздохнул.

— Скука, — сказал Федя.

Он смотрел, как медленно вращается в желтой луже коробка от папирос «Трезвон».

Она все вращалась и вращалась…

Все шумел и шумел дождь…

Мыши все шуршали и шуршали в старых газетах…

И вдруг Федя увидел, что коробка «Трезвон» вовсе не коробка, а зеленый боевой корабль под парусами. И плывет корабль под названием «Трезвон» в будущем желтом море.

А за рулем корабля стоит он, Федя. Бинокль у него на груди, а сбоку пристегнут острый австрийский штык.

Высоко на мачте сидит Любка-балаболка, и у нее в руке тоже бинокль, она смотрит в него по сторонам, потом кричит вниз:

«Капитан! Враг уже рядом, по правому борту!»

И видит Федя, что на его маленький зеленый корабль «Трезвон» надвигается огромный кораблище, черный кораблище, и называется он страшно: «Кощей Бессмертный», и под названием, написанным белыми буквами, нарисованы, тоже белые, череп и кости.

Все ближе и ближе огромный кораблище.

Уже видны на борту белые генералы с золотыми погонами.

Очень много злобных генералов.

«Я боюся!» — кричит Любка-балаболка на мачте.

Но не страшны Феде враги красной революции — он выхватывает острый австрийский штык, он готов к бою.