Владимир Добряков - Одиннадцать бестолковых

Серега медленно, с тревогой поднял на нее глаза. Казалось, он что-то хотел сказать.

— Ты что, Сережа? — спросила Сабина.

Он сильно-сильно нахмурил брови — почти в одну черту сошлись у переносья. Глухо произнес:

— Домой отец приходил сам. В лужах не валялся.

— Чего проще! — не желая углубляться в эту туманную тему, согласился Борька. — Выбросим, и все. И вообще карикатуры можем не посылать. Главная ударная сила — статьи. Послушайте, я специально некоторые места карандашом подчеркнул. Статья называется «Об этом забывать нельзя».

Борька читал не спеша, нарочито страшным голосом. Какие только, оказывается, не подстерегают пьяницу болезни! И язвы всякие, и нервные расстройства, и тяжелые заболевания печени, и какие-то «белые горячки».

— Ух, и сила! — сказал Андрюшка. — Не статья, а удар Попенченко! Димка, сегодня же сунь ее в ящик! И как они не боятся пить эту отраву? А я, дурак, ничего не знал и недавно у дяди на именинах целых две рюмки вина выдул. Да еще из бутылки потихоньку допил. И верно: голова потом болела…

Тихий стук в дверь прервал Андрюшкин рассказ.

— Тсс! — Мишка поднес палец к губам. — Кто-то стучит…

— Может быть, шпионы из первого звена? — шепотом спросил Андрюшка.

— Открой, — покраснев, сказала Валя-толстенькая. — Никакие это не шпионы.

— А ты откуда знаешь? Лерчик глаз не спускает с нашего звена. Слышите — опять…

— Я сама открою, — Толстушка решительно шагнула в переднюю. — Это Зайцева. Я ее пригласила.

— Нечего ей тут делать! — Андрюшка схватил Валю за руку.

— Пусти! — вдруг с силой рванулась та. — Дурак! Она же из нашего звена! Знали бы, как переживает!

Вот так толстушка! Не ожидали от нее такого. Андрюшка не нашелся, что и сказать.

А Валя уже распахнула дверь.

— Входи, входи! Раздевайся! — слышался ее звонкий от волнения голос.

Звеньевая и Сабина тотчас поспешили туда.

Нет, девочки ничего не имели против Зайцевой. Наоборот, даже почувствовали вдруг угрызения совести. Ну, конечно, она переживает. Как же они об этом не подумали? Любая из них переживала бы на ее месте.

У мальчишек сердца оказались пожестче. Во всяком случае, Андрюшка продолжал хмуриться, Борька с отчужденным видом собирал со стола карикатуры и статьи, засовывал их в конверт.

И на ее смущенное «здравствуйте» Профессор ответил лишь холодным кивком головы.

Но не прошло и десяти минут, как все переменилось. Тот же Борька, забыв о своем командирском положении, во все глаза смотрел на Зайцеву. Смотрел так, будто никогда в жизни до этого ее не видел. Валя-первая предлагала интереснейший план. В каком-то журнале она прочитала о том, как борются с пьянством в столице Мексики. Стоит там только появиться на улице пьяному, как специальная группа кинооператоров начинает снимать его на пленку. Все снимают — как он идет и шатается из стороны в сторону, пристает к прохожим или валяется под забором. А потом его вызывают в полицию и прокручивают этот фильм. И человеку, оказывается, до того стыдно смотреть на свои безобразия, что он искренне обещает больше не пить вина. А если обещание все-таки не сдержит, то фильм показывают его семье, родным и знакомым. Если и на этот раз не действует, то начинают демонстрировать в кинотеатрах, и тогда над ним смеется весь город.

Ловко придумано! Действительно, задумаешься, прежде чем нальешь рюмку.

Вот Валя Зайцева и предлагала снять на кинопленку Серегиного отца.

— Я только что была в универмаге, — сказала она, — и прочитала руководство к кинокамере «Спорт». Вполне приличная камера. Написано, что обеспечивает очень четкое изображение, скорость съемки шестнадцать кадров в секунду. Работает от обыкновенной батарейки для карманного фонарика. Стоит двадцать рублей.

С этими словами Валя Зайцева достала из кармана зеленый кошелечек и без всякого сожаления выложила на стол восемь блестящих серебряных рублей.

— С нового года копила. А зачем — сама не знаю. Тут почти на половину камеры хватит. И пленка в универмаге продается. Я взяла одну. Как раз для этого аппарата.

Из того же кармана Валя вытащила желтого цвета коробочку с красной полосой.

— Видите, тут как раз и написано: «Кинопленка. Обратимая. Два на восемь». Специальным ножичком на две половины разрезается. Мне продавщица так объяснила.

Все молчали, удивленные. Вот это да! А еще не хотели пускать ее! Андрюшка осторожно, будто какую-то драгоценность, взял бумажную коробочку и медленно, по складам, прочитал: