Владимир Добряков - Одиннадцать бестолковых

«Ф-фу, дьявольщина! Надо же такому привидеться! Лежал, видно, неловко». Он приподнялся, поправил подушку. Дышать стало легче, однако теперь внимание его занимал противный медный вкус во рту. Поташнивало. «А вчера и капли в рот не брал. Слаб стал. Раньше такого не было. Пойти воды выпить».

Иван Алексеевич включил у изголовья настольную лампу и сразу увидел на стуле журнальные листы. Те самые. Вот и карикатура дурацкая, и заголовок. Только листы теперь были совсем как новые, без морщинок.

«Никак утюгом гладила? — без раздражения к даже с некоторым удивлением подумал Иван Алексеевич. — «До поры, до времени». Не поймешь по заголовку. О чем же это, интересно?»

В статье доктора медицинских наук рассказывалось о различных случаях заболевания печени у людей, пристрастных к спиртным напиткам. Хмурясь, Иван Алексеевич внимательно, до самого конца прочитал статью. Вот еще незадача! Похоже, что и у него печень не в полном порядке: и отрыжка тебе, и горечь во рту, слабость стал ощущать. Ох, беда, беда! Это в тридцать-то девять лет! Худо. Все водка, она. А как от нее, проклятой, отстанешь? В могилу, видно, сведет…

Лерчик Пуговкин возвращался домой расстроенный. По вторникам ребята его звена приходили к своим подшефным в детский сад. Малыши встречали их радостно. И пионерам нравилось бывать у них. Среди этих малявок приятно было чувствовать себя такими сильными, большими, почти взрослыми. Да и забавные эти малыши! Визжат, кричат, а когда слушают сказку про Бабу-ягу или Серого волка, рты разинут, замрут — боятся. А уж как радуются, когда шефы заводят с ними веселую игру!

Но сегодня шефов в детский сад не пустили — карантин. Сказали, что они могут заболеть корью. Это, значит, недели три не смогут туда показаться.

Так ни с чем и разошлись ребята первого звена. Вот поэтому Лерчик Пуговкин и возвращался домой расстроенный. Вообще-то не только поэтому. Верно говорила Валя Зайцева, что польская кино картина «Прерванный полет» очень тяжелая. Посмотрел он сейчас этот фильм, и чуть ли не плакать хочется. Не удивительно, что и Валя вчера, как побитая, ходила по школе. А вдобавок и с ребятами рассорилась. Уж это он точно заметил — рассорилась. Они всем звеном пошли в конец коридора шептаться, а Валя не пошла. Отдельно стояла. Отшили. Андрюшка даже кулаком ей грозил. Ясно, что дело совсем не в фильме. Хотя картина, конечно…

Лерчик снова начал было вспоминать только что виденный фильм, но тут заметил новый газетный киоск. Киоск был красивый — почти весь из стекла, с длинным красным козырьком. Киоск поставили всего три дня тому назад, в субботу. Он сразу оживил и украсил улицу. Теперь Вале Зайцевой хорошо: вон сколько карточек артистов выставлено! Хоть каждую минуту приходи и любуйся. Киоск — у самого ее дома.

«Из-за чего ей все-таки бойкот в звене объявили? — Лерчик помял свою круглую, как надутый мяч, щеку. — И какое такое дело они задумали? Ведь недаром все переменки о чем-то шепчутся. Вот узнать бы. Вдруг такое придумали, что его первое звено за пояс заткнут. Этот Профессор у них голова…»

Лерчик вспомнил вчерашний разговор с Зайцевой и подумал: «Хитрая. Ничего не захотела сказать». Он в нерешительности остановился у газетного киоска и с минуту разглядывал фотографии киноартистов. Больше всех ему понравилась Людмила Касаткина. Это она так здорово сыграла роль партизанки Ани Морозовой в телевизионном фильме «Вызываем огонь на себя». «Подарю ей открытку», — решил Лерчик.

Расплатившись, он завернул за угол дома. Во дворе играли в мяч три девочки, но Вали среди них не было. Пуговкин одернул куртку и решительно направился ко второму подъезду. Он знал, где живет Зайцева. В прошлом году, когда Валя долго болела, он вместе с другими учениками два раза приходил к ней домой.

Лерчик смело нажал кнопку звонка.

Валя удивилась, увидев на пороге звеньевого первого звена. Если бы это пришла Валя Галкина, она бы очень обрадовалась. Она все почему-то надеялась, что звеньевая хоть на минутку да забежит. Но нет, вместо Галкиной, на пороге — Лерчик Пуговкин. Как всегда, румяный и улыбается.

— Здравствуй! — протягивая руку, весело сказал Пуговкин. — Шел мимо — решил забежать…

Они сидели на зеленом диванчике у круглого, низкого столика, заваленного журналами, и разговаривали. Сначала поговорили о новом польском фильме, вспоминали эпизоды из него. И Вале нравилось, что Лерчик, всегда такой шумный и самоуверенный, сейчас как-то утих и глаза у него стали грустными. А когда Лерчик достал из кармана открытку и сказал, что это самая любимая его артистка и потому он дарит фотографию Вале — может быть, и она когда-нибудь станет такой же известной, то Валя от радости и смущения совсем растаяла. «Вот какой внимательный. Настоящий друг. Нашел время зайти. Открытку подарил. Не то что наша Галкина. Забыла. На минуточку забежать не могла!»