Владимир Андреевич Добряков
Внучки
Девушка выглядела лет на семнадцать. А может, и на двадцать, сейчас возраст не сразу определишь. В десять лет — маникюр на пальчиках, в ушах серёжки. И не какая-нибудь дешёвая подделка — золотые. Родители не препятствуют. Входят в положение. Софья Андреевна, соседка по лестничной площадке, недавно так и сказала: — Родная кровь. Сами кое-как прожили, мало чего видели, пусть хоть они покрасуются. Жизнь-то одна. И понимать надо, психология простая: «У соседки по парте — серёжки с камешками, а я чем хуже?» Комплекс неполноценности — вещь опасная. Затопчут. Надо локотками учиться расталкивать.
Валентина Ивановна повернула лицо к молоденькой девушке на конце лавочки. Она не опасалась, что та заметит её взгляд, — девушка как присела минуты три назад, сразу вынула из пакета журнал, раскрыла его на странице с колонками текста. Серьёзная девушка. Блондинка. И, похоже, не крашенная. Волосы едва ли не до пояса покрывают спину. Коса бы, понятное дело, лучше, ну да мало кто носит сейчас косу. А так — скромная. Майка сиреневая, без картинки, без надписей. «Наша-то Любаша поярче. Такие завитки перед зеркалом накрутит, что при каждом шаге пружинками вздрагивают. Неделю назад туфли потребовала. Ну, сказать «потребовала» — это слишком. На вопрос матери: «Чему бы, моя доченька, порадовалась в день рождения?» ответила:
— Ах, итальянские туфельки в магазине на Кольцовской до того показались мне!.. — И смотрит на мать, как та отнесётся. — На всякий случай добавила: — Цена, конечно, крутая, но, мамусь, согласись: пятнадцать лет бывает один раз, правда ведь?
Купили. Больше половины моей, бабушкиной, пенсии. А у этой… Валентина Ивановна вновь покосилась на девушку с журналом — по всему видно, поскромней нашей. Туфли самые обыкновенные, без каблуков. Любаша вряд ли надела бы такие…
До конца об этом подумать Валентина Ивановна не успела: таившаяся в груди боль напомнила о себе. Из-за боли она и присела здесь, по пути в магазин. Обычно в таких случаях не забывала обращаться к сердцу: «Понимаю, милое, слышу. Обязательно присяду. Не волнуйся, не стану мучить. Мы ж не враги друг другу».
Валентина Ивановна и половинку белой таблетки нитросорбида положила под язык, а боль лишь на минуту чуть отступила, как бы затаилась… Может, причина всё-таки в солнечных взрывах, о которых вчера сообщалось? Часто что-то стало возмущаться светило. Вот и цунами обрушилось. К тому же наводнения, сходы лавин, пожары… Беспокойное время.
А девушка по-своему прекрасна. Профиль, рисунок полных губ, линия подбородка и шеи. Валентина Ивановна понимала толк в красоте. До сих пор руки помнят тонкую кисть, перед глазами — холст. Особенно любила писать портреты. О членстве в Союзе художников по скромности не мечтала, а работы свои, если просили, отдавала с грустью и немного конфузилась, получая деньги.
Жалко, нет карандаша. Склоненная голова, волосы на плечах и спине… Ах, что теперь… Ушло. Всё в прошлом, в памяти. Как быстро прошла жизнь. Промелькнула косой звёздочкой метеорита.
Кто же она такая? Школьница? Студентка? Конец мая. Внучка доложила: был последний звонок. О подробностях Любаше рассказывать было, видимо, неинтересно. А что им интересно? Не узнать. Тайна. «Для нас, «предков», хода туда нет… Обожди, — возразила себе Валентина Ивановна, — не сгущаю краски? Ворчу, словно старая калоша. Вот же сидит она — нормальная, скромная, порядочная. И журнал не из тех, что в киосках пестрят — модные, лакированные, с цветными «фотками», как Люба выражается… Вот и я, похоже, как эта студентка, была.
Да, такая: чуть не всю весну с Сергеем встречались. Уж пару сотен километров наверняка исшагали. Любимый маршрут — от фонтана в центральном сквере до «Луча». Теперь-то — казино там. Всеми цветами горит, фигурная железная ограда и площадка для машин, чаще дорогих иномарок, горделивых, отмытых, с затемнёнными стёклами. А раньше фильмы показывали. Кажется, все картины с Серёжей пересмотрели. Покупали билеты, занимали свои места. Минута ожидания не была томительной. Всего-то минута, полторы. И когда на стенах начинали блекнуть лампочки, в груди, где-то у сердца, стучал серебряный молоточек: сейчас возьмёт мою руку. Так и было всегда — её рука оказывалась в его тёплой ладони.
А впервые поцеловались в день рождения Александра Сергеевича. Я тогда была студенткой художественного училища. Среди десятка моих картин и этюдов, выставленных для общего обозрения и оценки преподавателей, был и портрет Пушкина. Портрет посчитали лучшей студенческой работой. На выставке, естественно, побывал и Сергей. В тот вечер и поцеловал меня. Великий стихотворец ему помог:
Читать дальше