Владимир Добряков - Когда тебе пятнадцать

— Тогда спокойной ночи тебе… отец.

— Спи, дочка, — сказал Дмитрий Кириллович.

Когда Анна Ивановна пришла из больницы, то, пораженная обновленной квартирой, долго не могла привыкнуть к ней, насмотреться. В ней и самой родилось нетерпеливое, радостное желание что-то улучшить, обновить. Костя и не знал, что у матери уже года три хранились впрок купленные тюлевые занавески на окна. Выморила, подшила снизу, пустила тесьму, оставив, сколько требовалось, аккуратных петелек, разгладила занавески утюгом и повесила на карнизах.

Костя не для того, чтобы польстить матери, а от души сказал:

— Ну, мама, ты всех переплюнула!

Была у Анны Ивановны и тайная мысль потратить сотню на покрывало желтого цвета с крупными красивыми розами. Очень бы к золотистым обоям подошло это покрывало. А то очень уж убого смотрится кровать со старым-то — вытерлось, поблекло, по краям посеклось. И сотня была у Анны Ивановны… Да только ведь надо думать и о том, чтобы как-то отблагодарить добрых людей. Шутка ли, столько затратили сил, времени, инструмент всякий предоставили, а краска «слоновая кость» — вообще за их счет.

С сыном поделилась. Как не делиться — совсем взрослый стал, такой ремонтище без ее помощи осилил. Подумал Костя, выключил телевизор, серые большие глаза на мать уставил. Потом качнул головой:

— Нет, мама, деньгами платить — не то. Да и не возьмут. Ни за что не возьмут. Тут плата другая должна быть…

— Вещь хорошую купить, да?

— Не то, — поморщился Костя. — Отношением надо. Вот если какая беда, несчастье случится у них, то я… ну все сделаю. Себе не стану делать, а им… Они же руку помощи протянули нам. Понимаешь? Не из какой-то корысти, понимаешь?

— Как не понять, — согласилась Анна Ивановна. — Я и сама видела — от души помогают. Хорошие люди.

— Но деньги все-таки не трать. Пусть лежат, ты их не трогай.

— Отцу что купить? Зимнее пальто у него хорошее. Шапку только…

— Не для таких вещей. Вдруг захочет фотоаппарат себе купить. Вот у меня друг, Курочкин, он и ремонт помогал делать, так знаешь какую хорошую камеру купил. Снимать учится. Может, и я рискнул бы купить, да, видишь, — кивнул он на телевизор, — пришлось инвалида чинить. И не знаю ведь, какой аппарат ему больше нравится, — сам пусть выбирает.

Ни словом Анна Ивановна не возразила. Во всем верила сыну. Раз так говорит, значит, надо.

А покрывало, желтое, шелковое, с цветами, все-таки купила. Исхитрилась, сэкономила, в кассе взаимопомощи взяла. Не могла не купить. Вдруг разберут? Народ хватает, денег у всех много. Хорошо стали жить.

Ну теперь квартира — любо-дорого посмотреть. Еще смена не кончилась, еще окончательно процент выработки не подбит, а уже с нетерпением думает: скорей бы домой, в свою квартиру.

Прихода мужа Анна Ивановна ждала с большим нетерпением, совсем как молодая. Да она, и правда, не старая. Морщин нет, шея гладкая… Седина вот посверкивает. Так можно подкрасить волосы. Воротник Костя купил красивый. Кружевной, белый, к любому платью. На десять лет, говорит, молодит. Что на десять, прибавил, конечно… А так — безусловно освежает. Ну, а значит и молодит.

Вернулся Петр Семенович к первому ноября, как ему и обещали. Перед этим сказал, чтобы за ним не приезжали, придет сам. О том, что в квартире сделан ремонт, знал. Не могла Анна Ивановна скрыть этого. Но как и что — понятие имел смутное. Тут у Анны Ивановны, помнившей строгий наказ сына, выдержки все же хватило.

— Да сделали, — поспешно говорила она. — Сам увидишь.

Ключа от квартиры у Петра Семеновича с собой не было. Позвонил в двенадцатом часу. Открыла Анна Ивановна — нарядная, с прической, белый воротник на васильковом платье. Обняла мужа. А Петр Семенович, в пальто, с пузатым портфелем в руке, и на нее смотрел, и еще больше, с удивлением — в приоткрытую дверь. Сбросил он пальто, кепку, ботинки снял и вошел в комнату. Юлька отвыкла видеть его, да и раньше никогда не выражала бурной радости при его появлении. Сейчас она стояла в напряженной позе, будто выжидая, с любопытством смотрела на отца, наконец-то вернувшегося после долгой отлучки.

— Что же ты, проходи, — сказала Анна Ивановна и открыла дверь во вторую комнату — пусть видит и обои с золотом, и нарядное покрывало с цветами.

Костя много раз пытался представить себе эту картину возвращения отца. По-всякому виделось. Но такого, чтобы тот целую минуту (а она долгая, минута!) стоял посреди комнаты, не сказав ни единого слова, только медленно поворачивая голову, оглядывая все, такого Костя не представлял. И еще больше удивился он, когда отец, так ничего и не сказав, прошел к столу, сел, опустил голову, закрыл глаза, и плечи у него вдруг задрожали.