Владимир Добряков - Две строки до востребования

— Что теперь дома скажу?

— Ах, как страшно! — поморщился Гринька. — Сестре кулак покажешь, а отец все равно ничего не увидит… Давайте, орлы, вытряхивайтесь. И так засиделся с вами.

— А ты куда идешь? — спросил Ленька.

— Деловое свидание. — Гринька пригладил ладонью огненный чуб. — Опаздывать не положено. Это такой человек…

— Знаю. — Костя шагнул к двери. — К Вавилону идешь. И неделю назад к нему ходил. Сам говорил тогда.

Гринька придержал ручку двери и угрожающим тихим голосом произнес:

— А если и знаешь, так помалкивай. Ша! С Вавилоном шутки шутить нельзя.

Больше Гринька ничего не сказал. Даже когда спускались в кабине лифта, не произнес ни слова. Лишь во дворе, выйдя из парадного, коротко бросил:

— Завтра мать еще не вернется. Собираемся утром у меня. — И ушел, озабоченный и торопливый.

Переступив обшарпанный порог бильярдной, Гринька сразу же увидел знакомую долговязую фигуру. Выгнув дугой узкую спину, обтянутую на лопатках коричневой замшей «модняцкой» куртки, Вавилон целился кием в дальнюю лузу.

— Налево десять, — выдохнул он и резким толчком направил полосатый шар в десятку. Неудача. Десятка ткнулась в лузу, замерла там, а в сетку так и не свалилась.

Вавилон с досадой бросил в угол недокуренную сигарету, а его противник — юркий шкет в полосатом пиджаке — ухмыльнулся и вскинул кий.

— Люблю такие именинные подарки! Добиваю десятку. — Вынув из мешочка шар, он положил его на полочку рядом с другими и бойко сосчитал сумму. — Шестьдесят восемь. В любом шаре — партия.

— Давай кончай, — брезгливо и обреченно сказал Вавилон. В этот момент он заметил Гриньку и, вздохнув, пожаловался: — Не идет, понимаешь, игра.

— Точняк, — подтвердил словоохотливый шкет. — По какой-то таинственной причине ты сегодня абсолютно не в спортивной форме. Отчего бы? Крах на любовном фронте?

— Ты — катай, катай! — рассердился Вавилон. — Тоже мне, комиссар Мегрэ!

— Что ж, можно, с вашего позволения, и катнуть, — миролюбиво согласился партнер Вавилона. — Ласково уговариваю в середину шестерочку.

Ничего себе, ласково! Смачно чавкнув, средняя луза словно проглотила костяной шар.

Вавилон приставил кий к стене и, порывшись в бумажнике, бросил на зеленое сукно бильярда трехрублевую бумажку.

— Больше сегодня не играю. — И кивнул Гриньке: — Пошли!

Сунув руки в карманы тесных джинсов, Вавилон, не оглядываясь, шагал по залитым солнцем и шумным от гуляющего народа аллеям городского парка. Гринька семенил чуть сзади. Так, молча, и вышли на проспект, еще более оживленный, гудящий, с летящим потоком машин, будто их тоже с неудержимой силой позвала на улицы прекрасная весенняя погода.

Гринька прибавил шагу и решился наконец нарушить затянувшееся молчание:

— Сколько проиграл?

Вместо ответа Вавилон посмотрел на завешенные прозрачным тюлем широкие окна кафе. Там, в глубине, за столиками, сидели парни, девушки.

— Лопать хочешь?

Гринька не стал отнекиваться — кроме чашки чая с булкой и тыквенных семечек, ничего сегодня он не ел.

Борщ, котлета с картошкой и вкусной подливой, стакан яблочного компота. Настоящий обед! Совсем не часто доводилось Гриньке съедать обед в таком полном комплекте. Сам себе варить не хотел, а мать (она работала поездным проводником) по четыре дня не бывала дома. А когда и возвращалась из поездки, то далеко не всегда обременяла себя поварскими заботами. То на базаре целый день пропадает, то прихватит бутылочку да к подружкам забредет. Вернется поздно, пьяненькая, присядет к Гриньке на диван, прижмет его голову к полной груди и заплачет: «Горемычные мы с тобой, кинутые, некому нам пожалиться, некому согреть. И маменьки нету, оставила нас с тобой одних-одинешенек…» Гриньке и жалко мать, и горько за нее, а больше всего жалко бабушку — умерла в январе, как раз в зимние каникулы. У бабушки Гринька прожил большую часть своей жизни без матери, и было ему так хорошо — и сыт всегда, и вольный себе казак. Конечно, и сейчас, когда живет у матери, никто над ним не командует, но все равно с бабушкой было куда лучше…

Обед Гринька проглотил с превеликим удовольствием. Не сидели бы кругом люди, он и тарелку бы вылизал, вон еще сколько подливы на донышке осталось. Жаль, тарелку из-под борща вместе с ложкой унесла официантка. Ложкой бы в два счета подливу подобрал. И компот Гриньке понравился. Хоть два стакана бы выпил.

А вот с Вавилоном происходило что-то странное. Лениво ковырял вилкой и даже котлету не доел. Сидел хмурый, задумчивый. Лишь немного оживился, когда невдалеке, через столик, села девушка в красном клетчатом костюме и с распущенными волосами. Вавилон с интересом посмотрел на нее, подмигнул Гриньке: