Владимир Добряков - Две строки до востребования

— Видишь, экземплярчик! Та, черненькая. Волосы, коленочки…

Гринька покраснел. От смущения. Девушка и правда показалась ему очень красивой. А сильнее того Гриньку взволновало обращение к нему Вавилона: совсем как взрослому парню подмигнул.

Однако недолго Вавилон любовался красивой девушкой. Отпил глоток компота и снова погрузился в тяжелые раздумья.

Гринька запрокинул над лицом стакан, похлопал по донышку, пока в рот не свалился кисловатый квадратик яблока.

— Отчего такой невеселый? — осторожно поставив пустой стакан, спросил он.

— Дела, Гриня, невеселые. — Вавилон взял уродливой левой рукой, на которой не хватало маленького и безымянного пальцев, бумажную салфетку из стаканчика, вытер губы. — Сижу, как говорится, на мели. Куда дальше — обедать сюда притащился, в кафе!

— А чего, — Гринька осмотрелся кругом, — здесь хорошо. Вкусно.

— Простота! Разве с рестораном сравнить! Там и вино тебе, и коньячок. Принесут, улыбнутся.

— И здесь можно, — понимающе подмигнул в свою очередь Гринька. — Я видел: за тем вон столиком ребята из бутылки наливали.

— Не о том речь… Мне, кстати, сегодня нельзя — за рулем.

— Шофером работаешь? — заинтересовался Гринька.

— Зачем? Все там же — режу бумагу в типографии. Впрочем, вторую неделю обходятся без меня. Вывих плеча.

Гринька рассмеялся:

— Вывих! Как по десятому шарику саданул — думал, лузу сломаешь.

— Это ни о чем не говорит. Освобожден на законном основании. Справка, печать поликлиники. А баранку, Гриня, в наше время должен уметь крутить каждый цивилизованный человек. Вот, полюбуйся. — Вавилон достал из кармана коричневую книжечку. — Свеженькие! Права шофера-любителя. Только что сдал. Это уже законные. Тут закон обегать нельзя. Ошибки дорого стоят. И неразумное лихачество в том числе. — Вавилон посмотрел на свою искалеченную руку (пальцы ему оторвало несколько лет назад, когда с ребятами нашел в овраге старый винтовочный патрон и пытался открыть его). — И опять же, если в армию призовут, тоже хорошо. Человек со специальностью — шофер.

— Как же тебя без пальцев возьмут в армию? — рассудительно заметил Гринька.

— Так ведь левая рука. Все возможно… Пошли, что ли?

— А компот не допил? — напомнил Гринька. Он все-таки не насытился.

Вавилон будто не слышал. Поднялся со стула и положил руку Гриньке на плечо:

— Ко мне на минутку зайдем. Дело есть…

И опять всю дорогу до знакомой улицы, на которой Гринька прожил столько лет, они шли молча. Правда, поначалу Гринька полагал, что имеет право вести такой же непринужденный разговор, как и до этого, в кафе, но Вавилон сразу поставил его на место:

— Закройся! Не мешай!

Гриньку и раньше поражали в Вавилоне его неожиданные переходы от одного настроения к другому. Это обижало Гриньку, ставило в зависимое и униженное положение. Хотя чего было ожидать другого — Вавилону двадцатый год. Взрослый. Еще спасибо, что водится с ним, тринадцатилетним.

Ладно, приказано молчать — будет молчать. Видно, все о деле своем ломает голову. Что же это за дело? Однако спрашивать Гринька уже не осмеливался. Интересная все-таки жизнь у Вавилона: какие-то таинственные дела, поездки на машине… А чья машина? Какая?..

На перекрестке, в ожидании зеленого света, у светофора замерла малиновая «Лада». Солнце яркими искрами горело на ее никелированных ободах, багажнике, даже стрелка антенны посылала тонкий лучик солнца. Скорее для самого себя Гринька с восхищением выдохнул:

— Ух, железка! Последняя модель!

Вавилон не оборвал, не рыкнул.

— И на «Жигулях» можешь ездить? — осмелел Гринька.

— Самая простая в управлении машина, — снизошел до популярного объяснения Вавилон. Взглянув на часы, добавил: — На таком вот «Жигуле» через полтора часа и врежем по бетонке!

Как расспрашивать дальше, Гринька не нашелся. Опасно. Только вздохнул про себя: везет же людям!

Поднявшись на второй этаж, Вавилон сунул в замок ключ, повернул его, но едва успел открыть дверь, как из комнаты, словно налетевший вихрь, в коридор ворвалась полная и красная, в золотистых кудряшках волос мать Вавилона — Алла Игнатьевна.

— Господи, Волик! — высоким голосом, в котором дрожали слезы, воскликнула она. — Где ты пропадал? Тут было такое!..

— Снова с благоверным не поладили? — пытаясь отстраниться от матери, холодно спросил Вавилон.

— Я больше не в состоянии выносить эти дикие сцены! Знаешь, что он сказал? Что я неблагодарная, глупая, ленивая, сплю до одиннадцати. Ему, видишь ли, не нравятся мои обеды! Граф вельможный! Я уже не говорю, что он оскорблял тебя. Мол, сын твой неуч, шалопай, спекулянт и этот… как его… фарцовщик еще какой-то. Это ты — спекулянт! Господи! Ведь ты работаешь, гнешь спину в этой типографии, теперь еще выучился на шофера. А ему все мало. Да он бы на руках должен тебя носить. Бессердечный!