Владимир Добряков - Две строки до востребования

Когда Лариса Васильевна скрылась в толчее коридора. Галка без жалости посмотрела на красного и будто вспотевшего Швырева.

— Держись. Намылят тебе за вчерашнюю прогулочку шею. Так что обойдешься и без моей сдачи. — И, держа перед собой мокрую тряпку, вполне удовлетворенная, Галка ушла в класс.

— Да-а, — протянул Симка. И ничего больше не сказал.

Краснота, заливавшая лицо Гриньки, медленно сходила.

— Ты не бойся, — сочувственно сказал Костя, — она не злая.

— А чего это я должен бояться? — Гринька наконец овладел собой. — Ничего я не боюсь. — И он показал сизому голубю, сидевшему на карнизе окна, кулак. — А Мишке вашему — вот, дулю! — И Гринька чуть преобразовал крепко сжатый, большой кулак. — Электронный пистолет захотел! И фонарик не отдавай. Нужен нам его шагомер, как рыбе зонтик!

Скрывая свое беспокойство (посещение кабинета завуча сулило мало хорошего), Гринька до самого звонка на урок разносил делягу Мишку и его несчастный, ни в чем не повинный шагомер.

К следующей переменке воинственности его значительно поубавилось, и в кабинет Ларисы Васильевны он вошел бледный, понурый, с опущенными в землю глазами. Весь урок переживал. Хотя и убеждал себя, что ничего страшного с ним сделать не могут, но мысли были только об этом. Вызвали бы его к директору — меньше бы волновался. Отругают, пристыдят, и все. А Лариса Васильевна — красивая, белозубая, спокойная, с ласковой улыбкой — смущала Гриньку, вызывала неясное и беспокойное чувство вины.

— Гриша, — выйдя из-за стола, сказала Лариса Васильевна, — мне очень неприятно это говорить, но ты сам вынуждаешь к этому. Я давно не видела Зою Николаевну такой расстроенной. До вчерашнего случая она никогда плохо не отзывалась о тебе. А вчера была просто потрясена твоим поступком. Сам-то как это можешь объяснить?

Вот этого Гринька каким-то подсознательным чутьем и боялся. Оказывается, переносить ругань и нотации куда легче, чем отвечать на вопросы. И если бы только отвечать «да», «нет» — в том-то и дело: просит объяснить. Не требует, а просит.

— Что же ты молчишь, Гриша? — Лариса Васильевна села рядом на стул. — Обидела тебя чем-то Зоя Николаевна? Чем?

— Не обидела, — тяжело, будто поднимая груз, вздохнул он.

— Настроение было плохое? Или тебе нужно было куда-то обязательно пойти?

На его дрогнувшем лице изобразилась такая мука, что Лариса Васильевна, словно сожалея, что затеяла этот разговор, легонько и ободряюще похлопала его по спине и сказала:

— Хорошо, хорошо, не будем… Но, Гриша, очень прошу тебя: будь мужчиной — подойди к Зое Николаевне и попроси прощения. Она человек очень впечатлительный, жизнь нелегко у нее сложилась. Я тебя прошу — подойди… Ну, — переменила она тему, — а что думаешь летом делать? Можем путевку достать тебе в лагерь.

— Я в поход пойду, — с неожиданной для самого себя легкостью, как о решенном, сказал Гринька. Ему даже захотелось рассказать об этом побольше, но помнил, что перемена короткая и рассказать не успеет. Да и стоит ли вообще? Однако Ларисе Васильевне самой захотелось узнать подробности. И Гринька сказал, что поход двухнедельный, по области. Кроме него будет Костя Киселев из шестого «А» и Калачев из того же класса.

— Трое известных «биологов», — улыбнулась завуч. — То-то вы в коридоре вместе стояли… А кто же командир в походе?

— Отец Кости.

— Да неужели? — радостно и совсем по-домашнему удивилась она.

Тут уж Гриньке пришлось выложить о затеваемом походе все, что знал. Правда, знал он пока немного, только от Кости. Но и этого рассказа хватило, чтобы звонок об окончании перемены застал его в кабинете.

И еще задержался на две минуты. Не виноват — Лариса Васильевна задержала.

— Было бы прекрасно, — говорила она, — если бы собрали небольшие гербарии. Листья, травы, цветы… Это будут полезные пособия для школы. А в сентябре сделаете отчет. Что видели, расскажете, что узнали нового. Покажете гербарии. А как же, — добавила Лариса Васильевна, — назвались биологами — отчитывайтесь на ученом совете!

На столе, застеленном прозрачной клеенкой, стояли шесть чашек, сахарница с молочной помадкой, блюдо с румяными, еще теплыми пирожками и ваза, полная красной, крупной и до того аппетитной черешни, что у Гриньки, старавшегося не глядеть на ягоды, несколько раз набегала во рту слюна.

Наконец Лидия Ивановна принесла из кухни чайник и пригласила садиться за стол.

Гринька, из чувства протеста не пожелавший есть дома колбасу, купленную на деньги своего усатого квартиранта, устроился возле блюда с пирожками и подумал: «Настоящий пир!»