Владимир Добряков - Две строки до востребования

— Благодарить меня должна.

— За что, интересно?

— Тему подсказал. А то ходила бы, голову ломала. Только в другой раз ври поменьше. Ну, бант у Надьки сорвал. А коса-то осталась цела.

Но и Галка — молоток! — не растерялась. Глаза синие закатила и будто страшно этому удивилась:

— Да что ты говоришь! А я думала — и косу оторвал.

Девчонка! Палец в рот не клади.

«Вдвоем идут. Разговаривают. — Гринька, не отрываясь, следил за ними со своего высокого наблюдательного пункта. — Про меня, наверно, рассказывает. Еще бы, событие! Должно быть, снова в газету напишет. А Кисель-то уши развесил! — Гринька отодвинулся в глубь балкона. — Как бы не засек меня. А то, еще припрется».

Гринька понимал, что никого из ребят пускать к себе он сейчас не имеет права. Ведь каждую минуту может появиться тот, для кого вывешен условный сигнал. Вавилон зря предупреждать не стал бы.

Однако маскировочные маневры владельца балкона были вроде ни к чему. Костя, продолжал болтать с курносой Галкой, прошел мимо его дома, не посмотрев на восьмой этаж.

«Любезничают! — вприщурку посмотрел на них сверху Гринька. — Еще бы ее портфельчик взялся нести!..»

Маялся Гринька. У телевизора посидел, карты свои древние, лохматые перебрал, проверил — все ли помнит. Позвать бы сейчас лопухов своих, наколоть на рублевочку. Так нельзя, сиди как мышь и жди условных стуков! Потом из кухонного окна, задернутого занавеской (чтобы с улицы не заметили), смотрел, как гоняют в футбол мальчишки.

— Мазилы! — вполголоса ругал он всех подряд. — Сапожники!..

Досмотреть игру помешал двойной короткий стук в дверь. Он! Волнуясь, Гринька побежал открывать.

Вошедший спросил:

— Ты и есть Гринька?

— Здравствуйте! — сдержанно ответил хозяин. — Заходите.

«Товарищ» был небольшого роста, молод, худощав, по углам рта подковкой свисали черные усы. В руке держал портфель. Длинным, цепким взглядом охватив комнату, спросил:

— Ванная есть?

Гринька кивнул.

— Люкс хата! — Парень поставил портфель, прошелся из угла в угол, заглянул за ширму, пнул ботинком в диван. — Нары мои?

— Чего? — не понял Гринька.

— Проехали. Клопы есть?

Усатый Гриньке решительно не нравился. Про клопов и отвечать не хотелось.

— Твари этой хуже милиционера боюсь… Покусать чего найдется? И кипяточку бы с заваркой.

Пришлось вести усатого на кухню. Через полчаса от припасов, заготовленных матерью, не осталось и половины.

Квартирант расспросил, когда вернется мать, в какое время уходит Гринька в школу.

— Ты уходи, не бойся. Все будет цело. Как в сберкассе. А мне книженцию какую-нибудь разыщи. Давно не читал книженцию… Как тут горячую воду добыть? Помыться хочу.

Пока усатый плескался в ванной, расстроенный Гринька сидел у телевизора и смотрел цирковое представление. В другое время хохотал бы до упаду, а тут и забавным проделкам медведей не улыбнулся. Что значит, нет настроения. Кто такой этот парень? На урку какого-то похож. Ну и удружил Вавилон! Три дня терпеть такого. Знал бы, не соглашался…

Выйдя из ванной комнаты, усатый скривился и выдернул из штепселя вилку телевизора.

— Не люблю шума. И спать хочу.

Снова пришлось подчиниться. Гринька потушил свет и лег на материну кровать, за ширму.

Когда утром громко застучали в дверь, Гринька раскрыл глаза и не мог понять, где он. Стена, угол шкафа, ширма… А в дверь опять кто-то стучит, еще громче. Гринька вскочил и… едва не задохнулся от страха — в пространстве между шкафом и ширмой стоял голый человек. Лишь черные плавки обтягивали узкие бедра. И усы вокруг рта чернели подковкой.

Все смешалось: страх, голый человек, черные усы, воспоминание о вчерашнем. Квартирант, не сводя с Гриньки тяжелого взгляда, приложил палец к губам. Но тот и сам уже догадался: надо притаиться, не подавать признаков жизни.

Застучали в третий раз. Потом все стихло. Шума лифта Гринька обычно не слышал — привык, а сейчас ухо отчетливо уловило ровное гудение мотора. Он прошептал:

— Спускается.

— Посмотри, кто был? — Усатый твердыми пальцами подтолкнул Гриньку к балкону. — Тихо мне!

Между шиферными листами балконного ограждения светилась небольшая щель. К ней и приник глазом. А через минуту, обессиленный и обмякший, привалился к стене. Улыбнулся:

— Кисель это. Дружок мой.

— Дружки у тебя! Грохает, как милиция. А еще и восьми нет.

— Зачем же он приходил? — вслух подумал Гринька. И во второй раз улыбнулся. — Он упрямый. Сандалет когда в реке утопил, то целый час вылавливал. Потом болел, чуть не загнулся… Что-то важное у него. Точно: десять раз теперь прибежит, стучать будет.