— Сама завтракать позвала, а теперь сидишь. — Гринька вывернулся из-под руки матери и пошел умываться.
За столом, отрезав кусок булки, он все же не вытерпел и сказал:
— А зачем отец фотографии свои присылал?
— Вспомнил! Когда это было?
— Но ведь было.
— Да быльем поросло.
— Зачем глаза-то проколола?
— Мало! Кислотой бы глаза его бесстыжие выжечь надо!.. Да что говорить-тужить о нем. Давно выбросила из сердца.
— Ты выбросила. Тебе что! Познакомилась со всякими… Теперь отец тебе не нужен. И я не нужен.
— Да полно, Гриня, — с укором сказала мать. — Зачем про себя-то так?
— А разве не говорила, что по рукам-ногам связал тебя?
— Под горячую руку, значит. Чего не скажешь в сердцах.
Обиды Гринька помнил крепко. Сказал, раздув ноздри:
— А это тоже под горячую руку? Обещала кино прийти смотреть? Жду, жду как дурак, — нету. Иду домой, переживаю: что с тобой, почему не пришла? И пожалуйте — рассиживает со своим… знакомым. Записку даже не подняла, не почитала. А для этого, своего, и платье нарядное надела.
— Обиделся, значит? — усмехнулась мать. — Кином попрекнул! А того не подумал, что, может, судьба моя решается? Может, этого человека все годы я ждала.
— Много у тебя этих человеков, — жестко сказал Гринька. И добавил: — Время только теряешь. Шла бы лучше учиться!
— Спятил! Заладил, как и отец: учиться, учиться!
Гринька посветлел лицом, было приятно, что они с отцом одинаково упрямые.
— Ты что же, поженишься на этом… знакомом? — спросил он.
— Замуж?.. — Валентина вытянула белую полноватую руку — будто уже видела на своем ровном пальце золотое обручальное кольцо. — Как сложится. Могу и выйти. Отцом тебе будет. Семен.
У Гриньки едва не вывалился стакан, оттолкнул его, плеснув на клеенку.
— Если придет он, сюда придет и будет жить… я уйду, Валентина. Увидишь! Есть у меня отец. Свой! А Семенов твоих не надо.
— Паразит ты! — побледнев, крикнула мать. — Весь в отца. Об одном себе думаешь!..
Снова поругались. Гринька ушел на улицу. Весь рубль Вавилона истратил. В кино был, пирожное с лимонадом взял. Еще и на сигареты осталось. Вернулся домой перед самой школой. Матери и ее фирменного железнодорожного костюма, висевшего в передней, уже не было. Быстро собрал портфель, пригладил рукой рыжие вихры и — за дверь. А в холодильник так и не заглянул.
И вот вечером обнаружил: верхняя полка старенького «Саратова» загружена продуктами.
Точно: остыла она, успокоилась и, видно, кое-что поняла. Много он сказал ей всякого. Откровенно. Первый раз так. Ничего, пусть знает. А то обвиняет: только, мол, о себе он думает, а сама… Ничего, хуже не будет. Вот продуктов ему накупила.
Гринька раскрыл пачку пельменей. Аккуратненькие, беленькие, пузатенькие, мясом начиненные. Есть-то, оказывается, как хочется! Не обедал…
Пока грелась в кастрюле вода, он разыскал в шкафу свои желтые трусы и повесил их на балконе, прицепив к веревке двумя прищепками. Готово. Все сделал, как и договаривались с Вавилоном, — «желтый флаг» вывесил в шесть часов. Точно в шесть. Благодаря Зоюшке. «Может быть, тебе лучше пойти погулять?» Думала, что испугается. Как бы не так! Вот ребята, наверно, рты разинули! Кто бы другой отважился!
Плотно поев, Гринька тщательно изучил недельную программу телевидения. Хорошая программа. Будет что посмотреть! Два футбола, два фильма, «Клуб кинопутешествий». Хорошая-то хорошая, но это потом, а сейчас, когда нужно, когда времени навалом, будто специально ничего интересного.
Он с досадой сунул под телевизор газету с программой и вышел на балкон. Висит «флаг». Когда же появится этот «товарищ»? Где он там? Гринька внимательно оглядел видимую отсюда часть двора. Двор расстилался внизу зелеными ковриками газонов, лентами дорожек асфальта. Много народу всякого. Женщины, детвора — это не в счет. А кто еще?.. Старик с тросточкой идет. В шляпе, левая рука за спиной. Вряд ли он… Дяденька с продовольственной сумкой. Тоже сомнительно. Да и видел этого дядьку. Кажется, в том доме живет, что и Костя… Впрочем, ерундой занимается — будто так сразу и появится этот «товарищ». И через час может прийти, и через два. Или даже завтра. И сам Вавилон то не знал толком. Вообще удовольствие — сиди теперь, как привязанный, и жди!
Гринька уже собирался покинуть балкон и включить телевизор (все равно делать нечего), как вдруг замер: по дорожке шла парочка: Кисель и Галка Чумакова. Галка со второй парты, чистюля, член редколлегии. Недавно в газете его нарисовала. Стоит он, от хохота колесом выгнулся, одной рукой за живот держится, другая поднята, и коса с бантом в ней болтается. Внизу Галка написала: «Очередной трофей Г. Швырева». Думала, что он психовать будет. А он посмеялся вместе со всеми и сказал Галке:
Читать дальше