Виктор Лихачев: Возвращение на Мару

— Я не понимаю…

— Я и сам тоже. Просто — чувствую, дочка.

«Как рыба в воде». Хвастун. Вот он, настоящий цейтнот. Я поспешил закрыть дверь и выключить в доме весь свет, занавесил шторы. Маша зажгла свечу. Мурзик мирно спал в кресле, а мы в сотый раз, наверное, вчитывались в эти слова, которые давно знали наизусть:

— Папа, ты слышал?

— Может, ветер?

— Папа…

Я посмотрел на Машу и понял, что именно сейчас должен быть сильным. Ради нее. Выйти на улицу с топором? А если он или они только этого и ждут. Думай, думай.

— Маша, отвлекись. Давай рассуждать вслух. Предположим, те двое, кто должен вернуться, — мы. Итак, мы вернулись на Мару.

В дальнем углу сада кто-то свистнул. С противоположного конца озера отозвались в ответ. Эх, Полкана бы сюда!

— Родовое проклятье, следовательно, мы можем его снять. Так?

— И снять именно в ту же роковую ночь. Почему в ту же, папа?

— Радость моя, кажется, я понимаю. Помнишь, Лек сказал, что Корнилий хотел первую службу провести на какой-то большой православный праздник…

— Это была Пасха!

— Продолжим. Но почему снова — «некому помочь»? Хотя, что я спрашиваю. Действительно, некому.

Между тем вокруг нашего дома что-то происходило. Мне показалось, чья-то тень мелькнула возле окна.

— Христос моя сила, Бог и Господь! Христос моя сила, Бог и Господь! Молись и ты, дочка, больше нам надеяться не на кого.

— Папа, а может, рванем через сад к Бирюковым?

— Навряд ли добежим. Христос моя сила… Но все-таки мы смогли узнать Гоита. Именно в этот, последний день.

— Значит, у нас есть шанс?

— «И снова будет некому помочь»… Он хотел разобраться с нами по дороге в церковь, где-нибудь в поле. Теперь приходится вот осаждать нас… Подожди, дочь, я размышляю вслух. Гоит явно не один.

— Отроки?

— Похоже. И не боятся. Почему не боятся? Ночь — та же, почему? Маша, какое завтра число?

— Через пятьдесят пять минут будет 1 мая.

— Господи, спасибо! Я все понял, Машенька.

Радость открытия была так велика, что я вскочил и подбежав к окну, закричал:

— Гоит, мы все знаем. Все!

— Папа, Что ты делаешь?!

— Радуюсь. Знание — сила, дочка.

— Нет, я не сумасшедший. Я все понял. Корнилия и Анну убили не просто в ночь на Пасху. Их убили сегодня!

— Не поняла.

— В ту роковую ночь было тоже 1 мая, понимаешь? И в Европе, и у нас это считалось днем, когда вся нечисть справляет свой собственный праздник.

— Точно. Вальпургиева ночь!

— Она самая. А теперь вспомни, как в гимнах святой Патрик называл Христа? Солнцем! «Мы тоже верим в Солнце — Солнце Правды — Христа». Как же я раньше не догадался! Теперь идем дальше. В церкви на Маре не было ни одной службы! Она никогда не была действующей.

— Папа, но остаются две последние строчки. Солнце встанет над Марой, если какой-то человек не пробудет свою совесть. Разве Христос не может победить без чьей-то помощи?

— Может, дочка, может, но ради кого Он на крест пошел?

— Ради нас.

— Кстати о кресте. Бери в руки крест Анны, дай мне крест Корнилия. Спасибо. Ради нас, ради нас… Сколько еще времени до полуночи? Сорок минут. Лека!

— Папа!

— Ты слышишь меня, Лека? Ведь слышишь! Не хочешь ответить на вопрос моей дочери? Ты же здесь, я знаю. Малыга, почему же твой смелый друг трусит? Боится геенны огненной — и продолжает распинать Христа?

— Папочка, — Маша заплакала, — я боюсь. Что ты такое говоришь?

— Не бойся. «Христос моя сила, Бог и Господь». Неужели ты не догадалась, каким было последнее слово в предсказании?

— Человек?

— Нет, Машенька. Лек! «Коль не пробудет совесть Лек».

Неожиданно Мурзик проснулся и жалобно замяукал. Когда мы с Машей вновь повернули головы, за нашим столом сидел Лек.

— Я прав, Лека? Лека, Лек. Ребята, — обратился я в пространство, — а вы, что стесняетесь? Появляйтесь!

— Чего ты ждешь от меня? — тихо спросил Лек.

— Правды. Представь, что мы с Машей — это те двое, кто должны возвратиться на Мару. И ночь та же самая. Мы смогли это понять, Лек. С гордостью говорю это. В таких условиях, — я показал рукой на окно, — и смогли. Все, что от нас зависит, мы с Машей сделали. Теперь очередь за тобой.