Постепенно исчез и столп света, соединивший небо и церковь. Еще чуть-чуть — и все будет как обычно. Но Анна и Корнилий… они все стояли здесь и, значит, чудо не кончалось. Сладкая, томящая грусть охватила сердце. Я не сомневался, что Маша испытывает те же чувства.
Анна и Корнилий… Целый год мы бродили по тем лугам, где ходили они, слушали журчание Златоструя, так же, как когда-то слушали они. Можно сказать мы жили ими — Анной и Корнилием. Это было наивно, но мне захотелось, чтобы они остались, чтобы жили здесь, на горе. Грусть, заполнив всего меня, усиливалась, становясь непонятной, острой тоской. Так бывает, когда долго что-то ищешь, находишь — и теряешь. Нет, не теряешь даже, а сам отдаешь, ибо это — не твое.
Я вздрогнул от неожиданности: Корнилий вдруг сделал шаг по направлению ко мне. Второй, третий. Подошел, поклонился — и поцеловал меня в правое плечо. Я сделал то же самое. Затем он взял мою руку и вложил в ладонь что-то теплое и твердое. Это был крестик. Затем подошел к Маше и благословил ее крестным знамением.
— Прощайся, дочь моя, — тихо произнес он, обращаясь к Анне.
Анна подошла ко мне. Она совсем была не похожа на Машу, если бы не ее улыбка — такая же светлая и чуть-чуть печальная. Старый дурак, я чувствовал, что готов разрыдаться.
— Спасибо, — очень просто сказала Анна. И добавила: — Берегите дочь.
Не знаю почему, но в ответ я произнес:
— Вот что прекрасней всего из того, что я в жизни оставил: первое — солнечный свет, второе — блестящие звезды с месяцем…
Мне показалось, что две маленькие слезинки мелькнули в уголках зеленых глаз девочки.
— Третье же — яблоки, спелые дыни и груши, — печально закончила она. Затем подошла к Маше, поклонилась и поцеловала ее. Девочки обнялись и я увидел, как Анна стала что-то говорить моей Марии…
А потом девочка и монах взялись за руки и, повернувшись, пошли — той самой дорогой, которой когда-то пришли на гору: мимо домов, мимо озера в сторону рощи.
Мы с Машей тоже взялись за руки и долго-долго смотрели им вслед. Смотрели даже после того, как два силуэта — взрослый и детский — растворились в синих предрассветных сумерках.
Глава 24.
Из дневника Марии Корниловой.
18.06.1994 г. Суббота.
Исчезла злая черная туча над нашей горой — снято проклятье, казавшееся вечным, нет больше Гоита. Учитывая все это, я со спокойной совестью могут нарушить данное себе же обещание и снова взяться за дневник. Того, что произошло в Пасхальную ночь, нам с папой не забыть никогда. Другое дело, что правду обо всем случившемся будем знать только мы — папа, я и мама. А по округе до сих пор идут разговоры о произошедшем. Но что могут знать люди, если даже «очевидцы» — Смирнов, отец с сыном Бирюковы, а также Тимошины — рассказывают об этом по-разному. Федор Иванович видел огненное кольцо, но не видел Корнилия и Анну. Егор Михайлович смутно разглядел какие-то силуэты. Он больше обращал внимание на людей, которые побежали тогда за папой, но неподалеку от храма остановились как вкопанные, будто не могли пересечь невидимую черту. Тимошина-младшая после рассказала мне о том, как огромные бородачи побежали в дом Гоита. Папа считает, что сам Гоит уже был в своем логове — похоже, там у него было что-то вроде языческого капища. Вот почему никто никогда не бывал в этом доме. Повторяю, даже «очевидцы» увидели все по-разному, что тогда говорить о слухах? Ведь грохот погружающегося в озеро дома был слышен даже в Рябинопольске, который находится от Мареевки за сорок верст. Также издалека был виден столп света с неба. В местной газете написали о туристах, которые видели над горой летающую тарелку. Чудные люди, как говорит папа. Ладно, пусть себе говорят.
А у нас радость на радости. Мурзик растет не по дням, а по часам. Почти поправился Егор Михайлович. Говорит он еще с трудом, но уже стал ходить. Он меня потряс в ту ночь: скатиться с кровати и ползти, чтобы помочь нам, — это дорогого стоит. Теперь у него новый щенок. Егор Михайлович обещает вырастить из него второго Полкана. По моей просьбе назвали щенка Верный. Но, самое главное, к нам приехала мама, отбывшая, как она сказала, немецкую ссылку. Мы ей обо всем рассказали. Она не сразу, но все-таки поверила нам. Мы водили ее по самым любимым нашим местам. Мама сказала, что я — прирожденный гид. Но на самое любимое наше место мы с папой маму еще не водили. Я специально ждала именно сегодняшнего дня. Почему — даже папа не знает. Сначала он подумал, что причина в окончании семинедельного моратория: когда утром 1 мая мы в конце концов оказались дома, первым делом договорились с папой объявить семинедельный мораторий, то есть в течение этого пасхального времени не говорить и не вспоминать такую пакость, как Гоит и все связанное с ним. Хотя, что скрывать, у меня много вопросов к папе и я с нетерпением ждала, когда мораторий закончится.
Утром я объявила родителям, что сегодня, 18 июня — особый день: сегодня день рождения Анны и ее отца.
Читать дальше