Виктор Лихачев: Возвращение на Мару

— Ты ждешь от меня красивых слов?

— Главное — искренних.

— А я уже сказал их: ты должна ехать.

— Спасибо. Мне было очень важно, чтобы ты понял меня. А вот Машка, похоже, не понимает.

— Нет, здесь другое. В той ситуации, согласись, она становилась сиротой при живых родителях. Папы простыл след, мама не хочет брать с собой. Теперь мы будем вместе ждать тебя и у меня будет достаточно времени, чтобы объяснить ей все.

— Здорово. Только ты пообещай мне, во-первых, ни о чем таком не думать, а во-вторых…

— О чем — таком? — притворился непонимающим я.

— Не хитри, ты все понял. Тогда в скверике я прощалась со своим детством. Я прощалась со своим другом Володькой Беккером, с тем, с кем в школе сидела за одной партой. Сейчас я буду работать с Вольдемаром Беккером…

— Леночка, прости, но это все лишние слова, поверь. Надеюсь, «во-вторых» с твоим одноклассником не будет связано?

— Не будет. Во-вторых, обрати внимание на здоровье дочери. Их в школе терапевт смотрел, сказал, что в сердце небольшой шумок есть.

— Не беспокойся. Сельский воздух, речка, козье молоко — и все будет в порядке.

— Не поняла. Ты вроде бы вернулся в Сердобольск?

— Вроде вернулся…

— Корнилов, не шути. Объяснись.

— Я к вам с Машей вернулся. Ты на год уезжаешь. Для тебя есть разница, где этот год мы будем тебя ждать?

— Представляешь, есть. Я смертельно устала от неизвестности, от…

— Солнышко мое, неизвестности не будет. Ты все узнаешь.

— Рассказывай.

— Не сейчас. Завтра. Просто хочу, чтобы это услышала Маша.

— Не сердись, прошу тебя.

— Коля, я не сержусь, но… Думала, ты устроишься на работу, дочь будет под твоей опекой, я буду вам звонить, а ты опять за свое.

— Леночка, я зря тебя сейчас растревожил. Скажем так: завтра я хочу с тобой и Машей кое о чем посоветоваться. И как все вместе мы решим, так и будет.

— Все вместе?

— Даже если один из вас двоих будет против того, что я предлагаю, все останется по-прежнему: мы будем ждать тебя в Сердобольске, я вновь устроюсь работать в газету, а козье молоко буду брать у тети Шуры Волковой.

— Слово?

— Честное пионерское!

— Последний год, — начал он, — я жил в соседней Т-ой области, в районном городке Любимовске. В нем обитает мой старинный друг Игорь Толстиков. Помнишь, Лена, я тебе рассказывал, что в свое время мне удалось помочь ему…

— Это тот Игорь, который оказался в секте и чуть было не передал сектантам свое имущество? — спросила мама.

— Верно. Впрочем, дело тогда было даже не в имуществе, а в душе Игоря, которую он чуть не продал неизвестно кому. Так вот, сейчас он — бизнесмен средней руки, у него небольшая фирма. Я благодарен ему, — он и приютил меня, и дал работу. Правда, работа была скорее номинальная: я числился кем-то вроде помощника по связям с общественностью. Представляете, вся фирма — десять человек, зато есть помощник по связям с общественностью… Знаю, знаю, что ты скажешь, Леночка, — обратился папа к маме, — но меня оправдывает то, что получал я совсем небольшие деньги, да и отрабатывал их честно. Да… Ну так вот, у меня оставалось еще и свободное время, и я стал понемногу возвращаться к прежней профессии.

Здесь я должна сделать небольшое пояснение. Мой папа — этнограф по профессии. Он знает несколько языков, причем не обычных, типа английского или немецкого, а, например, старославянский или древнегреческий. Папа многие годы занимался изучением племени вятичей, которые жили и на территории нашего края, его серьезно увлекал вопрос, откуда появились славяне. Правда, кандидатскую он так и не защитил. Мама говорит, что папа очень талантливый человек, но его гипотезы настолько смелы, что их всерьез не принимали. Например, папа однажды написал статью, в которой доказывал, что любая народная сказка — это зашифрованная историческая и культурная память народа. Над статьей, по словам мамы, очень много смеялись. Коллеги в шутку просили расшифровать им, к примеру, «Колобок» или «Репку». Когда началась перестройка, папа сначала ушел в журналистику, а потом даже пару лет проработал учителем истории в школе. Впрочем, я слишком увлеклась. Вернусь к разговору.