Лазарь Карелин - Девочка с красками

Таня оглянулась. За спиной стоял Черепанов. Самодельная папироска дымила в плотно сжатых губах, заволакивая дымом колючий взгляд. Если бы Таня не была уверена в своей правоте, она бы испугалась этого взгляда. Но она была уверена и не испугалась.

- Что ж, пусть так, - не вынимая папироски, процедил Черепанов. - Ну, а краски?

- А краски… - Таня с сожалением взглянула на ящик. Дивное дело - краски снова обрели свою яркость, потеплели. - А с красками мне ещё не управиться, - сказала Таня. - Я их ещё не знаю…

- То-то, - удовлетворённо кивнул Черепанов. - А берёшься судить.

Он не спеша сложил мольберт, закрыл ящик, кряхтя закинул мольберт на плечо, а ящик отдал Тане:

- Пошли.

Молча двинулись они назад, к городу. Но теперь уже другой дорогой, которая повела их сначала в сторону от реки, а потом круто покатилась вниз, к самому берегу. И что ни шаг - река менялась. Теперь Таня на память зна ла норовистый ход её берегов от той вон колокольни до синеющего вдали леса: она сама прочертила на холсте каждую речную извилину. И всё же что ни шаг - река открывалась ей совсем по-новому. А когда спустились к берегу, Таня не узнала ни мостков для полоскания белья, ни пологого песчаного пляжа, ни давным-давно валявшихся здесь старых лодок. Всё не так, всё по-новому представилось глазам девочки. Наверное, оттого, что никогда прежде не думала она о реке, как о чём-то живом, как подумала, когда рисовала её берега. Весёлая? Молодая? Разве можно так думать о реке - ведь это всего-навсего вода, холодная, прозрачная, обыкновенная? Оказывается, можно. И, хотя только малая часть реки была видна Тане, она сумела сейчас заглянуть и туда, в глубь далёкого синего леса, и туда, где разлилась широкая Кама, в которую несла свои прозрачные воды Ключевка. А дальше была Волга, а ещё дальше начиналось море - Танина Волга и Танино море, сказочно прекрасные края, какие только могла она вообразить. Вот почему совсем по-новому смотрела Таня на свой маленький здешний мир. Он был лишь частицей огромного мира, который вдруг открылся ей. Многоцветный, пронизанный солнцем мир. Увидеть его собственными глазами, побывать всюду вот с этим ящиком, который несла Таня, научиться владеть всеми его сокровищами - красками, - как вдруг захватила девочку эта мысль!

Смешными, крошечными показались ей её недавние мечты, недавние радости.

Возле лодок Таня увидела своих школьных друзей. Кто смолил и конопатил старые днища, кто просто прыгал с лодки на лодку, раскачивал их, воображая, должно быть, морскую бурю. В воде никого - холодно. В бурлящей ключами речке можно было купаться только в очень жаркие дни. Сегодня же часто налетал ветер, заволакивая солнце тучами. И всё же Танины друзья и сегодня были здесь. На реке хорошо в любую погоду. С Камы сюда залетают чайки. А Саша Чижов говорит, что прилетают они с самого Каспийского моря. Раньше Таня считала, что он выдумывает. Кто знает, может быть, и не выдумывает. Саша тоже был сейчас здесь. Вон стоит: белая рубаха, как парус, и руками размахивает - Вот-вот улетит. Кому он машет? Издали донёсся звонкий и озорной, будто подхваченный ветром голос:

- Эй, художница, покрась байдарку!

Таня остановилась, готовая броситься на зов, но её удержал осуждающий взгляд Черепанова.

- Ящик давай, - отрывисто сказал он, протянув руку. - А то, чего доброго, начнёшь этими красками байдарку малевать. Художница!

Таня поспешно наклонилась и поставила у ног старика ящик.

- Завтра-то отправимся? - спросил Черепанов.

Таня молчала, не зная, что ответить. Уж очень ей было с ним трудно. А там, где были ребята, где её ждали, там ей всегда было легко и радостно. И потом, Черепанов не смел подшучивать над ней, обзывать её всякими обидными словами. И он не смел плохо думать о её маме!

Налетел, закружив песок, ветер и донёс до Тани сочившийся из ящика с красками живой, маслянистый запах. На миг ящик словно открылся, сверкнув всеми своими красками, и они вновь властно поманили Таню: «Владей нами, девочка!» И вновь увиделись Тане далёкий синий лес, и далёкое море, и ярко сверкающее над ним солнце «Владей нами, девочка!»

- Отправимся, - проговорила она и бегом бросилась к ребятам.

Cашу Чижова хорошо было бы нарисовать цветными карандашами. Волосы у него русые и чуть-чуть медные там, где не выцвели, а глаза голубые или даже зелёные. Когда смеётся - голубые, когда злится - зелёные. Сейчас Саша и сам не знал, как ему быть с Таней: злиться на неё или встретить миром. Он глядел хмуро, но глаза всё-таки высветились голубизной. И оттого всё Сашино задиристое лицо сделалось добрым и мягким, как в те редкие минуты, когда он утихал, о чём-то задумавшись. Об этих минутах Таня говорила: «Саша новую игру изобретает».