Олег Тихомиров - Про муху и африканских слонов

— Можешь ли ты, уважаемый, — спросил князь, — предсказать мою судьбу? Не бойся, в любом случае получишь вознаграждение.

— Твоя награда мне не нужна. — Старик запрокинул голову и устремил близорукий взгляд в космическое пространство. — Причиной твоей смерти будет твой конь.

Князь пересел на другое средство передвижения, но той же породы. А верного коня отдал прислуге со словами:

— Тщательно ухаживайте и кормите по первому разряду.

После успешных военных действий Олег вернулся домой. Однажды он организовал обед, во время которого вдруг спросил:

— А как чувствует себя транспортное средство, которое я оставил здесь перед масштабным наступлением на противника?

— Твой конь, — ответили ему с трауром в голосе, — уже давно скончался.

Князь подумал: «Как же это не соответствует тому, что предсказал старик-экстрасенс». Олег тут же выразил желание увидеть кости коня. Князя доставили к реке, возле которой он и обнаружил детали, оставшиеся от бывшего средства передвижения.

— Невероятно! — произнес князь. — По словам старика, я должен был погибнуть от этого коня. Но он ушел из жизни, а я полон сил и энергии.

Князь поставил ногу на череп транспортного средства. Оттуда выползло ядовитое животное — представитель класса пресмыкающихся — и ужалило князя в опорно-двигательный аппарат, чуть ниже колена. Спустя пятнадцать секунд сердечная мышца Олега прекратила свою деятельность.

Через несколько дней учительница вернула Вите Кискину тетрадь, где на этот раз написала так: «Язык безобразный. Ничуть не лучше, чем в первом изложении. Опять ставлю единицу. О, несчастный Пушкин! Перечитайте классика. Поучитесь у него».

Кискин-старший, познакомившись с оценкой своего труда, только вздохнул. Затем произнес:

— Гм… Слишком строга твоя учительница. Все было, как у Пушкина, то есть как у тебя. Что скажешь? — Он взглянул на сына.

— Я, между прочим, в твоем возрасте… — бойко начал Кискин-младший и умолк.

— Что? — поинтересовался отец.

— Не знаю, пап. Я еще не был в твоем возрасте…

Кискины с недоумением смотрели друг на друга.

О, мой верный портфель, пятый с начала учебного года, отчего ты меня покинул?

Не я ли был твоим другом до того дня, пока ты куда-то подевался, как и первые четыре? Ты мне преданно служил дольше других — целый месяц! — и не знал никакой корысти, ибо ни разу я тебя не почистил, не протер, не зашил твоих ран, полученных в битвах на школьном дворе.

Да, тебе не довелось носить учебники, так как они были потеряны портфелем первым еще в сентябре, но ты достойно нес всякую иную службу, и прежде всего, как я уже упомянул, боевую. Ты был мне и щитом и мечом, ты мужественно принимал на себя удары других портфелей и разил головы и спины моих одноклассников. После того как мощным ударом ты сбил с ног Мишку Проскурякова, у тебя оторвалась ручка, но я тебя не бросил в беде, и ты по-прежнему продолжал мне верно служить.

Если б не ты, о мой портфель, я умер бы с голоду. Разве не ты выручал меня на переменах домашними бутербродами, ибо сходить в столовую я не успевал: нужно было что-то списать у отличников и хотя бы одним глазом заглянуть в чужие учебники.

А как ты помогал в спорте! Благодаря тебе я развил мускулатуру. Я закладывал в тебя кирпич и выжимал, как гирю. Иногда ты был штангой ворот. И сколько раз ты спасал их от неминуемого гола! Выступал ты и в метательных видах спорта — летел то как диск, то как ядро. Случалось, я съезжал на тебе с ледяной горки, как на санках. Ты помогал даже в хоккее. Когда меня удаляли с поля, я садился на тебя, как на скамью штрафников.

Я доверял тебе и свои сердечные тайны. Только ты знал о переписке с Веркой Ряшенцевой. Ее записки я хранил у тебя на самом дне под оторванной с одного края подкладкой.

О, дорогой мой пятый портфель! Я думаю, что ты был у меня последним, ибо дорог ты не только мне, но и родителям: они говорят, что денег на тебя не напасешься. Хватит, говорят, тратиться на покупки портфеля с каждой получки.

Как я буду жить и учиться без тебя, мой кормилец, моя отрада, мое оружие?!..

Прощай, верный товарищ!

Вот что ему приснилось. Он куда-то шел по улице. Спешить было незачем. Он посматривал по сторонам, иной раз останавливался.

— Черепаха, — услышал он. — Смотрите, какая черепаха.

Он стал оглядываться. Но черепахи не увидел. И вдруг он понял: черепаха — это он. Да, да, — вот он ползет на четырех лапках, из-под панциря выглядывает его маленькая головка.