Валерий Воскобойников: Портрет Кати Е.

— Это вы нарочно потерялись? Скажите мне честно, — допытывалась потом родительница из родительского комитета, когда автобус поехал в Ленинград.

И хоть Катя говорила, что нет, не нарочно, и даже показывала ту верхнюю пуговицу на пальто, родительница не очень верила и качала головой.

— Неужели нельзя поближе? — спросила Катя.

Они с Дориным шли из школы к доринскому дому.

— Мама не хочет. В старом фонде нет ванны, а мама о ней мечтает.

— И ехать оттуда час.

— Час и сорок минут, — поправил Дорин, — там новая школа. Мама говорит, прямо с понедельника.

— А меня кто исправлять теперь будет?

— Не знаю.

Они долго шли молча, потом Дорин сказал:

— Если хочешь, я буду приезжать в воскресенье тебя исправлять.

— У тебя музыкальная школа в воскресенье.

— Да, до трех. Ух, она мне надоела!

— Почему?

— Не знаю. Надоела, и все, там многим надоедает. Если б для культурного человека было не обязательно, я бы…

— А в четыре ты обедаешь.

— Да, потом обед. Час сорок к тебе и час сорок назад — три часа двадцать минут.

— Если ты выйдешь из дома в пять, ты не успеешь.

— Да, в восемь я должен быть дома.

— У нас скоро телефон поставят. Можно воспитывать меня по телефону.

— Придется по телефону.

— Или мы будем видеться посередине.

— По какой середине?

— Посередине твоей дороги. На площади у метро. Тогда тебе не час сорок, а только час, и мне всего сорок минут.

Они пришли домой к Дорину. Дома никого не было, и Катя стала помогать укладывать доринские книги.

— Это дневник, видишь? У тебя есть личный дневник?

— Начинала два раза, потом бросала.

Дорин показал свой дневник. У каждой записи стояла мамина пометка, правильная запись или нет.

В конце дневника записи были маленькие, по одному предложению.

«Сегодня я был на дне рождения у Кати Е.».

И мамина пометка: «Не вижу подробного рассказа».

«Вчера купил гантели, а сегодня заболел, и Катя Е. приходила меня навестить».

Здесь уже маминой пометки не было.

«Был на экскурсии в городе Выборге. Это красивый город. Потерялся случайно вместе с К. Е.».

Дневник на этой записи обрывался. В последние дни Дорин ничего не писал.

— Знаешь, я хотел тебя попросить, — сказал Дорин.

— Что?

— Только если она тебе не очень нужна.

— Что? Конечно, не очень.

— Подари мне, пожалуйста, черепаху.

— Хорошо.

— Ты не думай. Я буду ее кормить.

— Хорошо, я принесу ее завтра.

— А я подарю «Таинственный остров». Ты ведь его не читала?

— Нет еще.

Дорин достал книгу из секретера, завернул ее в газету.

— Только я ничего на ней не написал. То есть написал.

Он снова развернул книгу.

«К. Е. от Л. Д.» прочитала Катя на первой странице.

— Спасибо, — сказала она тихо.

Она пошла надевать пальто.

Дорин стоял у стены и смотрел в сторону.

Она вышла, а Дорин все не запирал дверь, так и стоял у стены, так и смотрел в сторону.

На улице из подворотни навстречу Кате вышел Козодой. Он приближался к ней медленными шагами, и она хотела повернуться и перебежать на другую сторону или просто завизжать, как в первом классе: «Мама!» Но ничего такого не сделала.

Козодой подошел к Кате и, вероятно, забыл слова, которые думал ей сказать, стоял и молчал. И Катя тоже молчала. Тут можно было шагнуть в разные стороны и пойти своими дорогами: столкнулись случайно и разошлись, и Катя уже хотела это сделать, но Козодой вдруг сказал:

— А этот-то, Дорин, уезжает.

— Сама знаю, — сказала Катя.

Козодой сунул руки в карманы и вдруг спросил:

— Ты зачем на меня тогда так смотрела?

— Когда? — удивилась Катя, потому что на Козодоя она никогда специально не смотрела.

— Летом, когда я обыграл всех в ножички у вас во дворе.

— Я не помню, я не смотрела.

— Как же не смотрела, когда из окна все время только на меня и глядела.

— Я летом на Украину ездила, — вспомнила Катя, — меня летом и дома не было, а у нас жила Ира, моя двоюродная сестра, Ира из Иркутска.

— Из какого Иркутска?

— Из обыкновенного. Моя сестра Ира, дочь дяди Юры.

— А ты?

— А я на Украине.

— Все лето?

— Даже в школу опоздала.

Козодой вдруг замигал глазами и вытащил из карманов руки. Он убрал их за спину, потом провел ими вдоль пальто, потом стал откручивать пуговицу.

Он стоял так перед Катей молча, и Катя сказала:

— Я пойду.

Он не ответил.

Потом вдруг повернулся и побежал по улице. Он бежал, наталкиваясь на взрослых прохожих, спотыкаясь об их ноги, и скоро скрылся совсем.