Мария Халаши - На последней парте

— Что, никогда не видела стиральной машины? — спросила тетя Лаки.

Лицо Кати так и вспыхнуло от возмущения. «Она, верно, думает, что я из какого-нибудь медвежьего угла приехала! — вознегодовала про себя Кати. — Да у нас на Главной площади в магазине электротоваров такая стиральная машина выставлена на витрине, что куда этой до нее!»

Но вслух она, конечно, только и сказала:

— Стиральную машину я видела, но вот такого грязного белья — нет.

— А какое ж ты видела?

— Куда грязнее.

Тетя Лаки ничего не промолвила, взяла листочки для прописки и, водрузив на нос очки, стала разбирать кривые каракули Руди.

А Кати, потрясенная, стояла перед буфетом. Она догадывалась, что буфет у тети Лаки должен быть красивый, но чтоб такой!.. Сверкающий светло-зеленый шкаф, окаймленный белой полоской, занимал почти всю стену. Верхняя его часть была сплошь из стекла. За стеклом выстроились перевернутые вверх донышком чашки в красный горошек. А посредине буфета великое множество крохотных ящиков. Кати уже совсем потеряла голову: еще секунда, и она подскочила бы к буфету, чтобы заглянуть в какой-нибудь ящичек… Но тут, на счастье, заговорила тетя Лаки:

— Как же это так получается? Ваша фамилия Лакатош, а фамилия тетки твоей — вернее, мужа ее — тоже Лакатош, хотя она твоему отцу сестрой приходится.

Кати с готовностью принялась объяснять, надеясь завоевать тем симпатию тети Лаки, — а уж тогда, может быть, и к буфетным ящичкам можно будет подобраться:

— А что ж здесь такого? Папа мой и правда Лакатош, и муж тети Бёшке — тоже. А вообще-то он умер, так что ему уж совершенно все равно, как его зовут. На нашей улице целых пять семей Лакатоши, и из них только две — родственники. И ведь ничего хорошего нет, когда всех по-разному называют..

Тетя Лаки открыла дверь, из чего Кати поняла, что ее ответ показался дворничихе исчерпывающим.

Вернувшись домой, Кати увидела, что тетя Бёшке разбирается в шкафу. Она должна была переехать к Лали, жениху своему, в Дебрецен, и теперь смотрела, что ей взять с собой. Уедет она послезавтра утром. Кати слышала, как они с папой вчера обсуждали это. Вся сжавшись, Кати напряженно следила за каждым движением тети Бёшке. Заметит ли она, что сталось с сахаром? Этот нахал Руди утром до тех пор совал проволочку в замок, пока шкаф не открылся. Руди схватил мешочек с сахаром, приставил ко рту и струйкой пустил сахар прямо в горло — совсем как Лаци, скрипач из ресторана, вино пьет: даже не глотнул ни разу. Совесть у Кати осталась спокойна: она-то одну только горстку сахара и съела!

Но тетя Бёшке даже не взглянула на мешочек с сахаром. Она вытащила красивый конверт с рисунком. Кати с восторгом вглядывалась в чудесную картинку. На ней во весь рост стояла девушка в длинном платье и с длинными, по пояс, распущенными волосами; руки ее были подняты вверх, будто она собиралась улететь. А что, если б она и вправду улетела? На красивом конверте ничего не осталось бы, кроме подписи «Фея», но сама по себе эта подпись ничего не стоила. Феей звали девушку с распущенными волосами. Кати до смерти захотелось узнать, что же там, в конверте.

Тетя Бёшке вытащила из конверта несколько открыток и, заметив, как жадно смотрела на них Кати, дала ей полюбоваться. На одной из открыток стояло: «Вид на Дебрецен». Церковь, большой дом, какой-то памятник и еще дорога, обрамленная деревьями. На другой открытке, внизу, Кати разобрала: «Привет из Ниредьхазы». Здесь тоже изображалась церковь, большой дом, памятник и аллея. Открытки были так похожи друг на дружку, что Кати их непременно перепутала бы. Она так и сказала, на что тетя Бёшке ответила, что не спутала бы их ни за что на свете, так как дебреценскую открытку она получила от Лали, своего жениха, а ниредьхазскую прислал какой-то там Эдён, уличный торговец льдом.

И тут Кати увидела еще одну открытку — с золотым обрезом. Посередине было нарисовано сердце; по одну сторону от него, с сигаретой во рту, стоял мужчина, по другую сторону — женщина, терпеливо наблюдавшая, как мужчина пускает дым себе под нос. И вокруг всего этого сияла золотая кайма, словно радовалась такому миру и согласию. Кати прижала к себе открытку и стала клянчить нараспев:

— Те-етя Бёшке, подари-ите мне эту-у…

Видно было, что тетя Бёшке колеблется, но потом она все же сказала решительно:

— Эту нельзя, эта мне на память. Но я дам тебе кое-что другое.