Николай Богданов: Один из первых

— Ишь, как сумела воспользоваться, что носильные вещи не отбираются! Сколько же на ней, а ну посчитай.

Ребята попытались было считать, но Фроська сама упредила их.

— Шуба-борчатка — раз! Бархатная шубейка — два! Плисовое пальто — три! Душегрейка на меху — четыре! Сатинетовый полушубок — пять! Драповое пальто — шесть! Суконное пальтецо — семь! Диагоналевый костюм — восемь! Бархатное платье — девять! Муаровое — десять! Шёлковое — одиннадцать! Чесучовое — двенадцать! Нате-ка вот, возьмите-ка, всё на мне! — говорила она с какой-то азартной похвальбой, загибая подолы.

Все даже смеяться перестали от удивления: сколько же может кулацкая сноха на себя напялить!

Неожиданно Фроська окончила своё представление, не досчитав исподних одежд, и, двинувшись ко мне тряпичной горой, ласковым голоском спросила:

— А куда же вы нас, пионерчик? Что с нами будет-то? Зачем на баржу? Ай топить?

— Да и стоило бы вас… выбрать место поглубже, — сказал мой товарищ курсант, у которого кулаки убили недавно отца, председателя первого колхоза.

— Нельзя так, товарищи, — подошёл наш комиссар. — Этим людям надо разъяснять, что мы уничтожаем их класс, но не их лично. Всем им будет дана возможность жить и трудиться, не эксплуатируя других, в новых местах.

— Это где же? — полюбопытствовала Фроська. — В лесах иль в степях? В моих-то одёжах я нигде не пропаду. И-их! — Она попыталась озорно повернуться и притопнуть, но снова не устояла на ногах и повалилась.

Так мы её и внесли на баржу на руках, как наряженное чучело, под смех и шутки.

Трифон вошёл сам, спокойный и злой. И, когда баржа отчалила и течением отвалило нас в омут, вдруг вскочил на борт, закрыл лицо воротником свиты и шагнул в реку.

Вытащить его не удалось, камнем ушёл под воду.

Когда улёгся весь шум, поднятый его последним злобным поступком, удивила всех Фроська.

— Туда ему и дорога, — сказала она. — Свёкор с печки, а мне легче… Теперь я свободная!

И она кокетливым взглядом стрельнула по молодым лицам курсантов.

Вот и всё.

Такое вот было время, такие дела, такие люди. И я там был, и хлеб с ними ел, и квас с ними пил. И ничего-то, ничего не забыл.

И иной раз так рассказать хочется, что удержу нет. И, что было дальше, лучше вы меня не расспрашивайте, а то как начну, так и не кончу до утра…

А костёр наш догорел, и хворосту больше нет, и давно уже горну пора играть отбой.