Гарий Немченко - Сережка — авдеевский ветеран

Белобрысый сказал:

— Одна минут, господин Вилли Функ имеет стреляйт…

Егорка глянул на толстяка.

Тот стоял, сжимая в руках никелированное своё ружьё с чёрными стволами, смотрел на Миху очень внимательно, и глаза у него были теперь недобрые.

Вдруг краснолицый толстяк мгновенно вскинул ружьё к плечу, и чёрный старик из музея быстренько сунул портфель с тросточкой под мышку и ладонями закрыл оба уха.

Но толстяк, оказывается, только прицеливался.

А Егорка представил себе, как он вот так же вскинет ружьё и нажмёт на оба крючка сразу, грохнет дуплетом выстрел, и Миха опрокинется, коротко рявкнув, и забьётся, и на рыжую осеннюю траву брызнет кровь… Бедный Миха!

Теперь Егорка и сам не понимал, что он делает…

Он бросился к Михе, и Миха приподнял голову, потянулся мордой к Егорке и рыкнул негромко — совсем тихонечко и дружелюбно, словно телок…

— Миха, Мишанька, ну, убегай, Миха! — заговорил горячо Егорка. — Чего ж ты сидишь, убегай… На гору вот, а там лес, и никто тебя не поймает!

— Егорка!.. Полунин! — громко закричал Пётр Васильич. — А ну-ка, вернись!

А Егорка потрепал Мишку за одно ухо и за другое, потом потянул к себе, пытаясь приподнять:

— Ну, беги!.. Беги, а то тебя застрелят тут! Ну!.. А там — тайга, Мишка!

Медведь снова тихонечко рявкнул, высунул длинный розовый язык и лизнул Егорку в нос и в щёку… А потом посмотрел на сопку, покрытую уже облетевшими берёзами да островками пихтача, посмотрел так, словно понял, о чём ему говорил Егорка… А потом на Егорку глянул, и глаза у него отчего-то были очень печальные…

Вдруг кто-то сзади крепко цапнул Егорку за воротник и силой потащил от медведя — Егорка не успевал даже ногами перебирать.

— Ты чего, малец, с ума сошёл? — услышал он над собой хриплый голос.

Егорка обернулся и увидел милиционера. Рука его, которая всё ещё держала воротник, теперь заметно вздрагивала, а на лбу блестели капельки пота…

— Ты чего, малец?.. Нельзя так!

— Он же его застрелит, дяденька!

— Ты, малец, не бойся, не застрелит, — сказал милиционер, через силу улыбнувшись, и легонько шлёпнул Егорку пониже спины.

Егорка вдруг увидел, что к толстяку подходит повариха тётя Ульяна, и лицо у неё такое, какое бывает, когда она здорово рассердится на ребят.

Тётя Ульяна протянула руку, схватилась за ружьё и слегка дёрнула его, отбирая у толстяка.

— Ты брось мне тут, битте-дритте! — сказала она громко, погрозив толстяку пальцем. — Чего ты будешь бухать да детишек пугать?.. Ишь ты — нашёл зверя!.. Ты в тайге поищи, там увидишь — и бухай, если успеешь, а он — тут!.. Мы его поили, кормили, а он бухать будет!

Белобрысый стал объясняться с толстяком, а тот стоял, обиженно моргая, и красное лицо его побагровело ещё сильней.

Тётя Ульяна ловко переломила ружьё, вынула из стволов оба патрона и положила себе в карман фартука, а потом снова щёлкнула замком и протянула двустволку своей внучке — третьекласснице, которая стояла рядом:

— А ну, Клашка, отнеси-ка его ко мне в кладовку да положи аккуратненько — потом отдадим…

— Ульяна Семёновна! — сказал, разводя руками, Пётр Васильич. — Разве так можно!

— Да ну его! — махнула рукой тётя Ульяна. — Ума нема — ещё в самом деле стрелять начнёт…

— Что вы ещё сказаль? — спросил белобрысый.

— Это тоже можно не переводить, — улыбнулся Пётр Васильич.

Тётя Ульяна тронула его за рукав:

— Ну, так что — покормить Мишку надо?..

— Неси, неси давай, Ульяна Семёновна! — попросил Пётр Васильич.

К белобрысому подошёл милиционер, который оттаскивал Егорку от медведя, и, приложив руку к козырьку нелегка наклонившись, будто новость какую сообщал, чётко сказал:

— Передайте гражданину иностранному специалисту, что охота в пределах зелёной зоны городов и других населённых пунктов категорически воспрещается!..

Белобрысый стал переводить, а толстяк всё бычился, уткнувшись в грудь двойным подбородком, и всё багровел и багровел — прямо удивительно, каким багровым мог он, оказывается, стать…

— Ой, не могу больше, ой, не могу-у-у! — заголосил сверху Конон, и все поглядели вверх. — Помоги-ите слезть, ну снимите!

Снизу стали давать советы:

— Ну и слезай…

— У тебя чего, рук нету?

— Товарищ директор! — всхлипнул Конон. — Пётр Васильич!.. Я заявление напишу!.. На расчёт!

— Ты меня ещё попугай! — рассердился Пётр Васильич. — Что ж мы, всё бросим и начнём тут тебя ссаживать?.. Я ещё поговорю с тобой — погоди-ка!