Мара Будовская - Вечер в Муристане

Тут же возились маленькие Ионатан Ломброзо и Дана Полотова. Даночку, свою любимицу, Мишка не спускал с рук. Сонька, знавшая про Риночку, поглядывала на них растроганно.

Иногда приезжал Цурило. Он ничего не привозил, молча ел, потом дремал в шезлонге.

Якопо Ломброзо сиживал, бывало, во главе стола, умиротворенно улыбаясь. Он любил, когда за столом много народу, и все — его братья: и русские, и казахи, и сабры–израильтяне, и ангелы в церквушке за углом.

Вот не зря я в своем фильме всех НКВДшников, а заодно и Афрания решил нарисовать с одинаковыми рожами Цуриэля Цурило! Недаром он ведет свою родословную от казачьей нагайки!

В Израиле траур — убили премьер–министра Рабина. С одной стороны, убивать из политических соображений нехорошо и недемократично. С другой стороны, не представляю себе, как человек с улицы, простой студент, может подойти к главе правительства и застрелить его в упор. Щуплый еврей, не Рембо. Он не распихивал охранников ударами ногой в шею, а просто сидел себе с пистолетом в руке на бетонном столбике и тихо ждал, когда подойдет жертва политического убийства. В «стерильном» пространстве сидел, не где–нибудь. Короче, странно.

Немедленно после убийства началась охота на правых, особенно — на религиозных. Будто так и было запланировано. Будто левые журналисты давным–давно заготовили свои многостраничные статьи, и только ждали свистка.

И на этом мрачном фоне вызывает меня Цурило.

— Скажи, — говорит, — Михаэль, ты сильно переживаешь из–за убийства главы правительства?

— Сильно, — говорю. А что еще сказать? Когда Брежнев умер, я выстоял двухчасовой траурный митинг в душном актовом зале. Так что, жалко мне произнести слово «Сильно»? Все уже давно поняли, что Цурило — это «первый отдел», посланник ШАБАКа. Мы ведь гоним продукцию для телевидения, а на телевидение ни один стиральный порошок и ни одна прокладка не проскочит без политического одобрения. Ни в одной стране, самой раздемократической.

— А ты знаешь, что с ним случилось? — продолжает Цурило таким тоном, будто это меня взяли с пистолетом на площади Царей Израилевых.

— Застрелили, — отвечаю, напустив печали в голос.

— Это потом застрелили! — напирает он на слово «потом». — А сначала ему устроили древний каббалистический обряд «Пульса денура»!

— Что за обряд? Первый раз слышу.

— Говорю же, древний каббалистический. Собираются десять «приближенных к истине» раввинов. Или больше. Обязательно все старше сорока лет. И все должны быть с бородами. И обращаются к Всевышнему. Проклинают человека и просят забрать у него душу. Если Творец сочтет, что проклятие несправедливо, то он забирает душу у того, кто проклял. Поэтому проклинают обычно больших грешников.

— То есть, вы считаете, что Рабин — грешник?

— Да, считаю. — жарко зашептал Цурило, перегнувшись ко мне через стол. Он расстрелял «Альталену», погубил восемьдесят душ. Он раздал арабам оружие, которое они направят против нас и наших детей. Но я не об этом хотел с тобой поговорить. — он опустился в кресло. — Проклятие действует в ближайшие сорок дней. Они точно его прокляли. Сто процентов. Мы знаем, где и кто. На старинном кладбище в Цфате, двадцать раввинов. Правда, они потом еще пришли к дому премьер–министра днем и повторили обряд, но это просто для того, чтобы он знал. Срабатывает именно ночное моление при черных свечах. Вот фотографии. — он выложил на стол пачку.

Я перебрал фотографии. Благообразные такие дядьки.

— Что вы хотите от меня?

— Картинку. Достоверную. Будто снимали любительской скрытой камерой откуда–то из–за надгробья. Сделай художественно. Чтобы было загадочно и страшно. Можешь напустить башевис–зингеровщины. Но лица должны быть различимы и узнаваемы.

— Цури, как вы это себе представляте? Наймете актеров и гримеров?

— Миша, не надо. Я знаю, что ты сделал с Поляковским, который не хотел сниматься в клипе. Он из–за тебя вообще из Израиля уехал.

— Как — уехал?

— Вот так. Взял и уехал обратно в Москву. Из–за тебя, повторяю! Так что не надо тут строить из себя. За две недели клип сделаешь? Звука не надо, только картинку. Это проклятье нельзя по телевизору озвучивать.

— Слушайте, да кто этому поверит–то? Это даже представить себе невозможно! Двадцать человек, прекрасно друг друга знающих в лицо и надежных, собираются ночью на кладбище. Понятное дело, ни у кого из них никакой скрытой камеры нет и быть не может. То есть, с ними вроде бы пришел туда некий двадцать первый оператор? Да они бы его точно увидели и взашей бы выгнали!