Мара Будовская - Вечер в Муристане

Через месяц она приехала проверить почту. Ей стоило немалых усилий удержать себя в руках и не мотаться сюда каждый день. И терпение ее было вознаграждено.

Милая моя Катерина!

Бог услышал, наконец–то, мои молитвы. Я написал бы тебе уже давно, только не знал, куда.

Твоя свадьба произвела на меня жуткое впечатление. Я вернулся из России, и был просто как псих. Ни работать не мог, ничего. Прости, что у меня не хватило духу рассказать о тебе родителям.

И, когда я поехал к тебе на свадьбу, как паж, который везет королеве платье, думаешь, не хотел я украсть тебя прямо в мэрии, или где вы там женились?

Милая моя, самая прекрасная девушка на свете! Все, что ты скажешь, я сделаю ради тебя. Все, чего ни попросишь. Разводись скорее и приезжай ко мне.

Твой, только твой, и больше ничей Дино.

Она поцеловала письмо, а хотелось поцеловать и почтовый ящик, и служащих за прозрачной перегородкой, и каждую ступеньку на крыльце почты, и каждую тарелку в кафе, где она написала ему свое послание!

Но письмо после поцелуя и многократного прочтения пришлось положить обратно в ящик. Надо начинать разводиться, а как? Борькины родичи взяли ссуду, а как отдавать без ее гонораров? Невесты пока не очень–то ломятся в их салон.

Даже не верится, что когда–то она, Катерина была умной, рассудительной девочкой. И угораздило же ее так запутаться. Даже не как муха, а как паук в собственной паутине.

Зачем она спала с Мишкой? Зачем вышла за Борьку? Они должны были остаться неприкосновенными, как братья. Слава богу, хоть Натика она миновала, напрасно он строил ей куры за спиной у своей жуткой длинноносой скрипачки. Господи, и выкопал же!

Нет, скрипачка Гая была не так уж дурна, как казалось Катерине. Обычная еврейская девушка, светлокожая, кудрявая, действительно немного длинноносая. Натик, как любой мужчина, которого любит нелюбимая женщина, тяготился ею. Но оставить ее все никак не мог. Мешали то грипп, то война, то сессия. Он строил планы, что Гая закончит Академию и уедет работать куда–нибудь в Европу или в Америку, а он останется на родине, и все решится само собой. Гая изучала русский и итальянский языки. Натик предполагал, что итальянский она учит, как язык музыки, а русский — как язык общения с половиной любого симфонического оркестра в мире. На самом деле она изучала русский и итальянский, чтобы поддерживать в детях все языки, которыми пользуются в семье. Не хотела она ни в какую Америку, а хотела выйти замуж, нарожать детей и открыть детскую музыкальную школу.

Впрочем, будь Натик посвободнее, он бы нашел Гае замену и перестал тянуть кота за хвост. Но ухаживать за женщинами было некогда. После учебы он проходил практику у папы Якопо. Тот боялся, что не дотянет до того момента, когда сможет передать дело родному наследнику, и собирался сделать это через приемного сына.

Натик приударил было за Катериной, в которой совершенно не узнавал той толстой девочки, которую водил когда–то по детским утренникам, с которой ел апельсины на морозе и устраивал крестоносские крепости из шуб родительских гостей. Нет, он видел только Фурдак, с ее растиражированными пятиэтажными ногами и лицом, давно превращенным в бренд.

Все эти тонкие и грубые, явные и тайные связи не мешали честной компании держаться вместе. Перед еврейскими праздниками, а также перед Новым Годом, Бабарива составляла список и обзванивала, кому что принести. Сонька Полотова славилась печеночным паштетом, ее папаша Шимшон Кокбекаев готовил плов в огромном казане, который за день до торжества привозил в усадьбу. Старшие Полотовы прибывли с багажником фруктов, и в две выжималки давили соки. Евгения Марковна тушила овощи по–китайски. Лев Моисеевич насобачился фаршировать артишоки. Изабелла Евсеевна пекла итальянский хлеб и резала салаты. Левитины привозили оливье и селедку под шубой. Гая просила свою маму испечь бисквит. Мама обижалась, что дочь встретит праздник вне дома, но пекла во имя счастья родного ребенка. Бумчик привозил ящик водки, а на Песах, когда водку нельзя — кошерной текилы. Ящика, естественно, никто не выпивал, эти ящики исчезали где–то в подсобках усадьбы, и на следующий праздник Изабелла Евсеевна уверяла Бумчика, что нового ящика не надо, старый еще не допит. Но найти прошлого ящика никогда не могла. Натик уверял, что спиртное выпивает садовник Рони. А если нет — с чего он тогда орет песни за работой? Вина к столу поставлял сам Якопо. Бабарива прикрывала тылы еврейской кухни — цимес, фаршированная рыба, бульон с клецками. Мишка привозил очередной шедевр Талилы, а сама Талила уезжала на праздники к родителям, в Кирьят Шмона.