Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории

Кем мог быть этот человек прежде, чем занялся микрофонами, голосами, звуками киностудий? Юристом? Исключено: тогда бы в его письменных излияниях проскакивали такие термины, как «вещественное доказательство» и «алиби». Инженером? Нет; инженеры, правда, иногда побеждают на конкурсах массовых танцев, но их любовные письма смахивают на техническую документацию по холодной обработке металла. Врачом? И это нет: в тексте где-нибудь да промелькнула бы озабоченность моим тонусом— не слишком ли он субъективно декомпенсирован, иными словами, не бывает ли у меня от тоски по родине запоров. Скорее всего, этот человек — неудавшийся философ или непризнанный поэт-любитель. И зачем я тогда не разглядела получше парня с аппаратиком через плечо? (Парень! Да ему сейчас, поди, сорок!) Но попробуй замечать людей, совершенно тебе не нужных, когда ты вся в мандраже, словно пионерка перед президентом республики!

В тот вечер господин Хофрайтер наконец-то раскачался. Поцеловав, в знак прощания на ночь, руку Ивонны, он спросил — не примет ли она приглашение отужинать с ним.

— О моей симпатии к вам вы давно знаете, — заговорил он, когда подали вино. — И не будет ли нескромным с моей стороны полагать, что во мне вы видите не просто человека, стремящегося к мимолетному приключению? Я сказал бы, что ваша работа здесь не совсем вас достойна. И готов вас обеспечить, как мою постоянную приятельницу, так что вы могли бы заняться воспитанием вашей дочурки, не имея нужды где-либо служить. Нет смысла скрывать: я женат и у меня двое детей. Мы встречались бы с вами так часто, как это было бы удобно вам. По меньшей мере раз в неделю я езжу в Мейнинген и в Кассель — там мои магазины, — и мне было бы приятно, если б вы иногда меня сопровождали. Поездки эти, разумеется, можно было бы соединить с увеселительными прогулками. Но летний отпуск и уикенды я хотел бы, как и до сих пор, проводить с семьей. Что касается брака, даже в будущем, — скажу об этом лучше заранее, — то о нем не может быть и речи. Я счел более честным изложить вам все эти пункты совершенно откровенно, чтобы избежать возможных впоследствии недоразумений или обид. Я буду посещать кафе по-прежнему; надеюсь, мне недолго придется ждать вашего решения.

Господин Хофрайтер отвез Ивонну домой на собственном «опеле», поцеловал ей у дверей руку и пожелал доброй ночи.

Полночь давно миновала, с той стороны, где стоит кроватка Моники, слышится, спокойное дыхание девочки, с улицы долетают редкие шумы ночного движения.

Амнистию для возвращенцев с Запада, объявленную к десятилетию Чехословацкой республики, продлили еще на год, хотя мне, в сущности, незачем относить ее к себе

В июне в «Астории» соберется наш класс с Робертом Давидом — вот и пятнадцать лет прошло, как мы окончили школу…

Встреча через пятнадцать лет

— …И нам есть кем гордиться! — говорил Камилл, заканчивая свое приветственное слово, начало которого почти буквально повторяло речи, произнесенные им на предыдущих встречах. — Не каждый класс может похвалиться тем, что в его стенах вырос лауреат Государственной премии, как у нас — Мариан! Поднять тост за этот успех: чуть ли не с пятилетним опозданием вроде и не годится, но сделать это раньше в таком составе просто не было случая. — Камилл поднял бокал в сторону Мариана.

Тот отрицательно покачал головой, хотя в лице его Крчма подметил-таки некоторое противоречие: лоб хмурится, а в глазах светится самодовольство…

— Расскажи же нам о своем открытии! — попросила Руженка, хотя тону ее недоставало прежнего жара любознательности.

— Право, дорогие, момент для этого не совсем подходящий, — отнекивался Мариан.

А ты, парень, подумалось Крчме, вполне мог бы ответить словами Сократа на пиру: «Для того, что я умею делать, — момент неподходящий, а то, для чего подходит момент, — я не умею». Однако скромность, тем более сократовская, не принадлежит к качествам, которые мне удалось привить тебе за двадцать три года нашего знакомства… О господи, теперь мне самому не хватает скромности: да разве удалось мне привить тебе хоть что-нибудь?!

— Ну что, кум, — Крчма прервал свои раздумья, повернувшись к соседу слева и нацеливая на него свои буйно-курчавые брови. — За эти пять лет лоб-то у вас вырос чуть не до макушки!

— Да и ваши волосы уже не такие огненные, как бывало, пан профессор, — дружеским тоном парировал Понделе. (Ага! — мелькнуло в голове Крчмы, вот и наша вводная словесная перепалка, она ведь тоже стала неотъемлемой частью ритуала встреч в «Астории».) — Правда, седые волоски как-то теряются среди рыжих. А все-таки лучше бы вам быть альбиносом. Альбиносы, коли по волосам судить, до смерти остаются молодыми, да кабы только на волосы ихние смотреть — могли бы еще и в девяносто лет за девчонками бегать! — При этом глаза пана Понделе обратились в сторону Миши. Крчма заметил этот взгляд.