— Никого нельзя сделать лучше, если в нем самом не осталось хоть немножко хорошего, — сказал он. — Как жаль, что вас уже не сделаешь!
— Отзвонили по любви, зазвонили к проповеди, как говорят в моей деревне.
— А вы изрядно обнаглели с тех пор, как вышли на пенсию, пан Понделе. И пользуетесь тем, что я уже не могу вас привлечь к ответу за неуважительное отношение к преподавателю…
— Привлекать кого-то к ответу вам и не полагалось, насколько я помню. Зато помню, что все директора, какие только сменялись в нашей гимназии, частенько с огромным удовольствием привлекали к ответу вас. Почему, по-вашему, вас так и не сделали директором? Была бы справедливость — сидеть бы вам в директорском кресле еще с конца войны!
— И слава богу, что не было ее, справедливости-то: да я бы там от скуки искусал самого себя. Нет, мне необходимо иметь перед собой эту шайку озорников и видеть их насквозь и — при благоприятном сочетании созвездий — маленько расшевеливать их души…
— Озорники озорниками и останутся, только жизнь научит их со временем называть озорство по-другому: например, ловкостью, — рассудил пан Понделе.
— Нет, пан Понделе, я бы сказал наоборот: озорство гимназистов — всего лишь ступенька на пути к серьезным делам, да и не всегда их выходки случайны, не всегда они самоцель; даже по ним можно кое-что прочитать о будущем их авторов. И это прекраснейшее чтение, какое я только знаю. Потому что нет ничего важнее и увлекательнее, чем добираться до мотивов человеческих поступков.
— Ну, кому как, пан профессор; мне, к примеру, важнее, чтоб на мою приманку клюнул сом, чем тащиться домой без улова. Видите ли, как дело было: вы там наслаждались чтением будущего озорников, а я мотался по школе с ведром да тряпкой, а то с краской и кистью, чтоб поскорее замазать следы озорства. Вот в чем между нами разница.
Крчма согласно кивнул, однако за разговором он не переставал обводить застолье несколько разочарованным взглядом: уже вторая встреча без Ивонны! А он-то надеялся втайне, что ее все-таки уговорят… К чему тогда это мальчишество на старости лет с подложными письмами? Не нашла Ивонна в себе мужества вернуться, предпочла, видно, как-то там бесславно прозябать, когда рухнули ее великие планы. Что за странная закономерность: самые красивые девчонки либо вообще не выходят замуж, либо выходят неудачно? Оттого ли это, что стоящие мужчины боятся неверности с их стороны, опасаются, что бесполезная красота заберет в их доме слишком большое место?
От сидящих за столом до него долетели обрывки разговора.
— …Послушай, ты теперь депутат, большая шишка, — говорил Мариану его сосед. — А нам так нужно определить нашу Марцелку в детский садик…
Мариан окинул его с таким недоуменным удивлением, словно хотел сказать: господи, не занимаюсь я такими мелочами! Крчма уловил только конец его ответа:
— …пойми, я этой чести не добивался, просто это следствие нелепого убеждения наших инстанций, что людей, хоть в какой-то мере известных, необходимо политически использовать в таких областях, к которым они никакого отношения не имеют, — ив ущерб их прямой работе, которая принесла бы обществу куда больше пользы…
Н-да, элегантно вывернулся Мариан по формуле «он про Фому, а я про Ерему», подумал Крчма. Да еще по плечу похлопал, руку пожал, сопроводив все это ободряющей улыбкой…
— Ты лучше запиши, чтоб не забыть, — гнул свое одноклассник с начинающейся лысиной.
Мариан с некоторой досадой вынул записную книжку и неуверенно посмотрел на просителя. Наступило тягостное молчание.
— Какой у тебя теперь адрес? — снова выручила мужа Мишь. — Пиши, Мариан: Карел Нейтек, Прага-4…
Ну, на то, что Мариан, сосредоточившийся на высоких материях, забывает имена одноклассников, я еще не очень сержусь. Хуже другое: уверен, он никогда и не взглянет на эту запись…
На свободный стул рядом с Марианом опустился Камилл.
— Послушай, как же это получилось? Ты не застал Ивонну дома?
У Мариана задергалось веко, он поднял правую бровь— как всегда, если не сразу находил ответ, — а потом как ни в чем не бывало заявил:
— Я просто забыл заехать во Франкфурт.
Люди растут вместе со своим положением, подумал Крчма. Ответ Мариана расслышали Пирк, Мишь, Руженка, Гейниц. И молча приняли к сведению, вернее, даже не задумались над ним, словно это в порядке вещей, что лауреат, ученый, депутат, защитник мира и без пяти минут эксперт ЮНЕСКО имеет полное право попросту выбросить из головы подобные мелочи!
Читать дальше