Александр Туркин: В шесть часов вечера

В шесть часов вечера рабочие выходят из фабрик и, прежде чем выйти на улицу, они заходят в будку, где подвергаются самому тщательному и подробному осмотру.

В этой крошечной будке, с ее запахом гари и рабочего пота, каждый вечер происходили унизительные и тяжелые сцены. Сторож Иван Данилов, высокий, худой, с длинными седыми усами, подходил к каждому рабочему и медленно, как хирург с ножом, залезал во все внутренности рабочего костюма. Он шарил под рубахой, под зипуном, в лаптях, в шляпах, шарил мучительно-медленно, с каким-то точно наслаждением в душе и с удивительным спокойствием на худом и строгом лице.

Двадцать лет подряд сторож Иван Данилов занимается этим ремеслом обшаривания. В огромной заводской семье он стоит как-то особняком. Про него говорят обыкновенно с ненавистью и насмешкой. В течение двадцатилетней его службы у него сожгли два дома, несколько раз его били до полусмерти, два раза он лежал в больнице по полугоду от побоев. С ним избегают говорить, а если говорят, то смотрят на него враждебно и холодно.

В глазах заводского начальства Иван Данилов стоит высоко. Его называют «верным человеком», ему дают часто награды, ему на заводской счет построили каменный дом. В больнице его лечили внимательней и кормили лучше, чем других. С ним всегда говорят ласково.

— Ну, как дела, Федотыч? — весело спрашивает управитель, проходя через будку.

Иван Данилов молча показывает книгу, где записывается «случай».

— А-а-а… Опять попался Степан Осипов? Ме-р-р-за-вец. Кусок бакаута [1] Кусок бакаута — кусок особо твердого дерева. … С-с-к-к-отина…

Управитель вынимает из кармана карандаш и пишет около «случая»: «Составить протокол».

А в шесть часов вечера Иван Данилов опять невозмутимо лазит по пазухам и по армякам. Осмотры почти всегда происходят молча. Рабочие избегают говорить с этим высоким, неумолимым человеком. Но бывает изредка, что кто-нибудь не выдерживает.

— Разогни ногу… — говорит отрывисто сторож рабочему Карпу Архипову.

Тот протягивает ногу.

— Хорошенько разогни…

— Ну, чего еще тебе… Ворона старая… — не выдерживает Архипов.

— Разогни хорошенько…

Архипов нехотя протягивает, и сторож вытаскивает у него из прорехи штанов два новых подпилка.

— Это чего у тебя?

— А у тебя не видят шары-то? Записывай знай…

— Нашел-таки, дьявол… — несется откуда-то шепот.

— Ведьма полосатая…

— Крючок…

— Подожди, голубчик…

— Снесут башку-то…

Из всех углов будки несутся какие-то свистящие, полные ненависти звуки… Но Иван Данилов точно не слышит и заносит в книгу кражу…

Однажды Иван Данилов, пропустив всех рабочих, сидел один в будке и старательно выводил каракули в книге о кражах. Не отрываясь от книги, он взглянул на дверь и увидел тринадцатилетнюю Агашку, которая робко и нерешительно пробиралась к выходу. Обыкновенно, девчонок сторож пропускал почти без осмотра, особенно маленьких, работающих при сортировке или при правке железа. Но на этот раз его удивила нерешительность девчонки, и старый коршун впился глазами в ее фигурку.

— Стой!

Агашка остановилась и страшно побледнела.

А он медленно поднимался со скамьи и, казалось, пронизывал девочку насквозь своим холодным и безжалостным взглядом. Потом он подошел к ней вплотную и пробежал слегка руками по ее бокам. Немного спустя, он усмехнулся и проговорил насмешливо:

— Так не украдешь… Выкладывай!

Агашка не шевелилась.

— Выкладывай, говорят!..

Агашка, дрожа всем телом, полезла за пазуху и вытащила кусок английской стали.

— Хм… губа-то не дура… Где бог дал?

— Я нашла, дяденька…

— Нашла… Хи-хи-хи!

Он сел и как-то беззвучно засмеялся. Агашка не шевелилась.

— Ну, ступай с богом… Больше тебя не требуется…

Агашка стояла и судорожно теребила рукав.

— Ступай, миленькая… Хи-хи-хи! Нашла, говоришь? Хи-хи-хи! Да, много на улице стали валяется! Хм… А ты бы подальше спрятала… За пазуху… Хе-хе-хе!

— Дяденька…

— Чего такое, любезная…

— Прости, дяденька…

— П-р-ости? Хм… Выдумала…

— Прости, дяденька…

— Ну, ступай, милая… Не мешай.

Он опять взялся за перо.

— Дяденька…

Он не отвечал. В печке потрескивали дрова, с улицы доносился шум и вой ветра. Вечер был темный и жуткий.

— Дядень…

— Ты уйдешь или нет?

— Уйду.

— Ну, и убирайся.

Через минуту он поднял голову и посмотрел на Агашку. Она сидела в углу на лавке и судорожно всхлипывала в колени.