Геннадий Комраков - Прощай, гармонь!

— Мне это ни к чему, — успокоил Урсатьев друга. — Я вот батяне сапоги приберег.

Второй раз об автомате они заговорили года два спустя после войны. Урсатьев уже закончил милицейские курсы и получил назначение участковым в свой район. В деревню младший лейтенант Урсатьев под вечер приехал и, надо же тому быть, первым повстречал Пантелея.

— Эк, тебя вознесло! — скривил губы Пантелей. — Был друг, а стал… Поди и не поклонишься при встрече? Зло не забыл на меня?

— Я старого зла не поминаю, — потупившись, ответил Урсатьев. — Ты, Пантелеймон, вот что… от беды подальше… машину свою, про которую говорил, сломай али утопи. А нет — гляди: усеку, ответишь по всей строгости.

— Ты это про что, Колюшка? — валяя дурака, осклабился Пантелей.

— Знаешь про что…

— Так его давно уже нет. Утопил я его в самом глубоком омуте.

И разошлись они тогда, чувствуя: крепкий узел завязался…

У Пантелея своя думка плелась. Возвращение домой вспомнил. Ох, и покуролесил же он! Медовухи было выпито — море, девок перецеловано не меньше взвода. А что в самом деле, за что воевали? Кто возвернет молодые годочки, прожитые в окопах? Жизнь идет, бери ее за горло.

Бригадир как-то ранехонько утром пришел к Пантелею, фуражку замызганную снял у порога и топчется, ни слова не говоря. Увечный он был, бригадир-то, в детстве еще в молотилку попал, руки одной лишился и ногу попортил. Но главное — всю жизнь робким прожил.

— Ты чего? — спросил Пантелей, с трудом поднимая похмельную голову от подушки.

— Да, это я… Помог бы, Паня, а? Травы перестаивают…

— Ну и что?

— Так перестоят же… Хорошие травы выдались. А, помог бы…

— Ты вот что, — протяжно зевнул Пантелей, — ты гуляй, понял?.. Я еще не решился, чем займусь. Можа в город уйду. А нет — в лес подамся, понял?

— В лесу, конечно, вольготно, — совсем сник бригадир, — я думал косить… Поможешь думал, а?

— Не-ет, ты гуляй от меня. Я косить только из пулемета привык, понял?

Бригадир ушел, а Пантелей в погреб слазил, нацедил из лагушка медовухи, похмелился. Потом во двор подался, в стайку заглянул, через жердяной заплот на огуречник перелез. Нашел пупырчатый огурец, похрустел с удовольствием. На трофейные часы посмотрел — до вечера времени много. Поймал красного петуха, выщипнул из грудки несколько перьев, сделал обманку для хариусов и подался на речку.

Лучше Пантелея и до войны мало кто в деревне умел на обманку хариуса ловить. Знал Пантелей заветные шиверки, умел обманку так по воде провести, что перышко петушиное, зеленой ниточкой на крючок прикрученное, казалось рыбе лакомством заморским. Хватали хариусы приманку без отбоя. Наловил за два часа на хорошую жареху.

После обеда, опять же приложившись к медовухе, Пантелей отдыхал до вечера. Ну, а вечером и сам бог велел выпить, не пойдешь же на улицу трезвяком. Вечером Пантелей сапоги надраит, пиджак штатский со всеми медалями на плечи набросит и вон из дому до петухов утренних.

Одно плохо, не заметил Пантелей, как отошел от него товарищ боевой Николка Урсатьев. Пропил, прогулял Пантелей дружбу, замешанную на крови, в семи водах вареную, на семи ветрах сушеную. Быстро как-то остепенился Урсатьев, по хозяйству в дело вник, истосковавшись по земле, по запаху свежескошенной травы. Может быть и сам Урсатьев виноват, что плохо звал за собой Пантелея? Да, нет, что уж винить… Звал Колюшка, ругались даже…

Урсатьев поначалу совсем было успокоился, поверил, что Пантелей утопил автомат, убоясь греха, а вышло — зря поверил.

Пришел к участковому пасечник из соседнего колхоза, долго мялся, не решаясь начать разговор, а потом, как в омут головой, бухнул:

— Порешит он меня! Святой крест — порешит!

— Точнее можно? — попросил Урсатьев. — Кто и за что?

— Пантюха Урлапов… Убью, говорит, ежели где слово пикнешь.

— За что? — теряя терпение, воскликнул Урсатьев.

— Зверь ко мне на пасеку повадился. Уему нет. По две, по три колоды в неделю зорит. Я было собак пускал, да что собаки? Он одной кишки выпустил, остальные — кто куда… Сам, понимаешь, с ружьишком караулил, думаю отпугну, думаю, почует человека живого — уйдет.

— Ты дело говори, за что Пантелей грозится?

— Так вот же, просидел я ночь, как увидал его, громилу…

— Урлапова?

— Пошто? Медведя увидал и про ружьишко забыл. Матерый зверина, заденет когтем и отходную запевай. На моих глазах ульи зорил, две колоды опять… Мне и присоветовали к Пантелею съездить, он, мол, бедова голова, возьмет зверя.