Геннадий Комраков - Прощай, гармонь!

Тоська Мудрова работала во вторую смену. Подвезли к ее станку целый воз заготовок, точи на радость людям! А Тоська, как всегда, копается потихоньку, будто ей и дела нет ни до чего. Соломкин от начальника пришел, словно в кипятке обваренный. Походил вокруг Тоськи, видит, что и впрямь голову с него снимут.

— Товарищ Мудрова, — зовет.

Тоська станок выключила, подошла.

— Тося, — говорит Соломкин, — сегодня от тебя зависит очень многое. Судьба плана всего завода, может быть, зависит от тебя… Ты погоди, погоди, — зачастил Соломкин, видя, что Тоська сморщилась, будто клюкву во рту держит. — Если тебе наплевать на план, то я так скажу: моя судьба зависит от тебя. Снимут меня завтра с работы. Нужно двести валов дать к утру, Тося.

И так он это сказал, что тронул Тоську, что-то теплое шевельнулось у нее в душе. Мудрова на Алешку смотрит сожалеючи:

— Да ведь я больше пятидесяти никогда не точила… Как же это?

— А вот так, Тося, — кует горячее железо Соломкин, — сейчас мы с тобой на двух станках будем предварительно две шейки на каждом валу протачивать. Потом ты станешь окончательно обрабатывать, а я тебя полуфабрикатом обеспечу. Ясно? Это лично мне нужно, Тося… Мне!

И пошла у них работа. Наладил Соломкин станки, резцы сам заточил. Тоське, конечно, за Алексеем не угнаться. Соломкин раньше был токарем первой руки, да и теперь не успел еще сноровки потерять. Мудрова один вал обработает, Соломкин — три. В полночь Алексей станок выключил.

— Ну, ты, Тося, можешь шагать домой. Я тебя задерживать не имею права… Не имею права нарушать трудовое законодательство.

— А умнее ты ничего не придумал? — насмешливо посмотрела на него Тоська. — Лучше подкрепись, вот бутерброды у меня…

Официальные отношения в эту ночь были настолько неуместными, что Соломкин и Мудрова не заметили, как стали называть друг друга на ты. Они чувствовали себя единомышленниками, даже, если хотите, — заговорщиками.

Остаток ночи они проработали, не отдыхая и ни о чем не говоря. Соломкин снял с себя сорочку и, наклоняясь над станком в одной майке, точил, точил и точил. Тоська поглядывала со своего места на лоснящиеся от пота плечи Соломкина, удивлялась, как у него, такого хрупкого с виду, перекатывались под кожей тугие комки мышц и, наверное, впервые подумала: хороший парень, этот Соломкин. И, наверное, впервые Тоська заметила, что, несмотря на усталость, работать ей весело и работа спорится, как никогда.

Простились они утром у проходной. Соломкин, чумазый, усталый, но счастливый, пожал Тоське руку.

— Спасибо, Тося. Ты иди, а я вернусь в цех, мне нужно. Придешь на смену — узнаешь зачем…

И Тоська узнала. Едва переступив порог цеха, она увидела большой плакат. Аршинными буквами на кумаче художник написал: «Токарь Мудрова выполнила сменную норму на 200 процентов. Слава передовикам производства!»

Тоська ворвалась в конторку мастеров, задыхаясь от гнева. Соломкин сидел один. Он приподнял от бумаг голову, улыбнулся, по обыкновению, покраснев, и хотел что-то сказать, но Тоська шквалом налетела на него:

— Ты… ты… Сейчас же убери! Сам все сделал… Мне чужая слава не нужна!

— Тося! Тося! — закричал Соломкин, но Мудрова уже неслась по пролету к начальнику цеха. Она и там бушевала, требовала, чтобы плакат сняли, но начальник перед ее напором не отступил:

— Нам, Мудрова, некогда пустяками заниматься. Утром Соломкин упрашивал, чтобы плакат повесили, ты шумишь: снимайте… Чужая слава, говоришь? Вот и работай, Мудрова, в полную силу, чтобы слава твоей была. А отношения с мастером выясняйте без меня. Наряд закрыт на твое имя, двести процентов — факт.

Никакого чуда в тот день не случилось, однако Антонина впервые обработала сто валов. Может быть, со зла на Алексея, а вернее всего — решила доказать, что умеет работать не хуже других.

Николай Петрович умолк. Мимо нас опять проходила Антонина Мудрова. Светлые капельки воды блестели на ее темных волнистых волосах. Смуглое лицо раскраснелось и стало еще красивее.

— Вы обедать не собираетесь, Николай Петрович? — спросила она.

— Видимо, пойдем, — взглянув на меня, ответил Николай Петрович.

— Тогда подождите, и я с вами за компанию, — попросила Мудрова, задвигая за собой дверь в купе.

— А как же Соломкин? — поинтересовался я, когда мы остались одни.

— Что ж Соломкин, — меланхолично пожал плечами Николай Петрович. — Детей у них двое… Начальник цеха сейчас Соломкин…

Поезд летел сквозь промороженное пространство, Наполненное ослепительным сиянием солнца и снега.