Геннадий Комраков - Прощай, гармонь!

С Тоськой поначалу, что называется, работали. Рисовали обидные карикатуры, бранили на собраниях… В качестве способа повлиять на нее, прикрепили Тоську к молодежной бригаде. Но бригада вскоре взбунтовалась — Мудрова портила им общий показатель. Назвали Тоську темным пятном и упросили руководство цеха убрать из бригады. Так длилось полгода. В конце концов, на Мудрову махнули рукой. Выгонять ее вроде бы не за что, прогулов она не делала, а тратить на нее время, убеждая работать лучше, посчитали пустым занятием.

А через полгода провожали на пенсию старого мастера Переверзева. Участок, где работала Мудрова, принял Алексей Соломкин, парень молодой, с дипломом инженера. Он до этого работал тоже токарем в соседнем цехе и учился в вечернем институте.

Переверзев сам водил парня по участку, знакомил с людьми, ворчал, что вот, дескать, передает он крепкий коллектив в чужие руки, хвалился показателями, поучал и наставлял. Все шло хорошо, но у станка Мудровой произошла заминка. Или Переверзеву не хотелось на прощанье вспоминать о плохом, или было стыдно перед Соломкиным, что так и не мог пособиться с характером Тоськи, но, представляя ей нового мастера, сказал:

— Ты, Антонина, покажи товарищу Соломкину, что умеешь работать по-настоящему. Человек он пришлый, не знает вас. Вы уж не подводите.

А Тоська глазами-то на Переверзева, как из ружья.

— А по мне, — отрезала Антонина, — что вы, что он — никакой разницы. В стахановки не собираюсь. Все в передовые лезут, тесно уже там стало.

Соломкин смотрел на Тоську и чувствовал себя скованным. Почти не соображая, о чем она говорит, Соломкин думал: кто она? Почему я ее не встретил раньше?

— Эх, Тоська, Тоська! — покачал сивой головой старый мастер Переверзев и потянул Соломкина за рукав прочь от станка. А Соломкин, на каждом шагу оборачиваясь, спросил старика:

— Кто это? Что за девушка?

— Будь она неладна, эта девушка! — сплюнул в сердцах Переверзев. — Это, мил человек, не девушка, а язва сибирская. Она тебе еще станет поперек горла, как кость…

На другой день полноправным хозяином участка подошел Соломкин к Мудровой с нарядами. Парень застенчивый и какой-то на вид очень уж нежный. Волос у него светлый, глаза голубые, на щеках румянец. Сердится Соломкин — краснеет отчаянно, радуется — тоже краснеет. Ну, а когда неловкость ощущает, то и вовсе пунцовым делается… Стоит он перед Тоськой, теребит жиденькую пачечку нарядов и говорит:

— А скажите, товарищ Мудрова, вам заработка хватает?

Тоське подозрительно, что ее зарплатой интересуются. С Тоськи процент требовали, а про заработок никто никогда не говорил. Она не ждет добра и от нового мастера: на вид робкий, да, такие умеют закручивать гайки. Молодой, будет пыжиться, чтобы лицом в грязь не ударить. Тоська огрызается:

— К вам занимать денег не приду. Сколько есть — все мое.

— Да нет, я ведь в том смысле, что вы такая девушка… такая…

Покраснел Соломкин и не смог сказать, какая девушка Тоська Мудрова. Нахмурился и ушел прочь деловитой походкой, как и полагается мастеру при исполнении служебных обязанностей…

…Поезд наш летел мимо платформы маленькой станции. Промелькнула водокачка, перрон. На перроне с флажком в руке стояла женщина — дежурный по станции, закутанная по самые глаза теплой шалью. Поверх шали дежурная положила, не надела, а именно положила форменную фуражку с ярким околышком.

Николай Петрович сменил тему разговора. Он почему-то заговорил вдруг о конце года, что близится горячая пора, когда производственники забывают, что такое нормальный отдых. Конец года — это завершение плана, проще говоря, штурм. Та самая штурмовщина, что, не имея никаких гражданских прав, все-таки живет и процветает на многих предприятиях.

— Так что же все-таки произошло с Мудровой? — не вытерпел я.

— А ничего, — ответил Николай Петрович. — Вцепился в нее Алешка мертвой хваткой. Проводить домой попытался — не вышло. Тоська уже однажды обожглась на ухаживании своего начальства.

— Идите, — говорит, — Алексей Матвеевич, своей дорогой. Не злоупотребляйте служебным положением…

Соломкин неделю стыдился на нее глаза поднять, а потом опять за свое. Как минута свободная выпала, он уже у Тоськиного станка, показывает, как лучше работать, беседы ведет.

А тут как раз конец года. Участок залихорадило, никак сборочный конвейер не накормят… И случилось — прорвало с теми самыми валами, что Тоська точила. Хватились — задела нет, все подобрали. Безусловно, начальнику цеха разгон от директора, Соломкину — от начальника. Всыпали ему по первое число и предупредили: не дашь до утра партию валов — голову потеряешь.