Джон Фаулз - Мантисса [litres]

– Все это… происходит в твоем мозгу?

– Умница.

Она оглядывает стены, устремляет глаза на купол потолка, потом снова на него.

– Мне и в голову не приходило.

– Ну вот, начинаем понемножку двигаться в нужном направлении. – Он наклоняется – натягивает трусы. – Ну а амнезия?

– Я… я думала, это просто такой способ…

– Способ чего?

– Ну чтобы был повод написать кое-что о…

– И при всем при этом мы воображаем себя специалисткой в области английского языка и литературы! Господи! – Он снимает с вешалки брюки. – Ты еще скажи мне, что никогда и слыхом не слыхивала о Тодорове {60} 60 Тодоров , Цветан (р. 1939) – один из крупнейших представителей младшего поколения французской школы структурализма. В 1965 г. выступил редактором издания работ русских формалистов «Theorie de la literature» («Теория литературы»). Главная сфера его интересов – структурная поэтика, которой он посвятил большую часть своих работ. ?

– О ком?

– Так-таки и не слыхала?

– Боюсь, что нет, Майлз. Мне очень жаль.

Он поворачивается к ней, держа брюки в руках.

– Как же можно обсуждать с тобой теоретические проблемы, когда ты даже базовых текстов в глаза не видела?

– Так объясни мне.

Он надевает брюки.

– Ну-с… Если говорить попросту, для неспециалиста, весь утонченный символизм образа амнезии исходит из ее двусмысленной природы, ее гипостатической и эпифанической фасций, из диегетического процесса. Особенно когда мы говорим об анагнорисисе {61} 61 Если говорить попросту, для неспециалиста, весь утонченный символизм образа амнезии исходит из ее двусмысленной природы, ее гипостатической и эпифанической фасций, из диегетического процесса. Особенно когда мы говорим об анагнорисисе. – Фраза представляет собой смешение действительно существующих и вымышленных терминов, не имеющих в данном случае реального смысла. См. также примечания к с. 35 и с. 254. . – Он принимается заправлять сорочку в брюки. – Отсюда – доктор Дельфи.

– Доктор Дельфи?

– Естественно.

– «Естественно» – что, Майлз?

– Тщетно пытаться справиться с амнезией моментально.

– А мне казалось, она пыталась справиться с ней сексуально.

Он поднимает голову, раздраженно перестав заправлять сорочку в брюки.

– Господи, да секс всего лишь метафора. Должен же быть там хоть какой-то объективный коррелят герменевтической стороны происходящего. Ребенку понятно.

– Конечно, Майлз.

Он застегивает молнию.

– Слишком поздно. – Он садится, начинает натягивать носки.

– Право же, я тогда ничего не поняла.

– Еще бы. Там должны были быть две совершенно первоклассные финальные страницы. Лучшие из всего, что я когда бы то ни было написал. А ты ворвалась в текст как слон в посудную лавку, черт бы тебя взял совсем!

– Ну, Майлз, какой слон, я же и тридцати двух килограммов не вешу!

Он поднимает голову: на лице – гримаса терпеливо-добродушного страдания.

– Послушай, любовь моя, что касается тела, тут у тебя все в порядке. А вот с интеллектом… Он у тебя подотстал лет этак на триста.

– Ну и нечего так злиться из-за этого.

– Да я и не злюсь вовсе. Просто указываю тебе кое на что – для твоей же пользы.

– Все вы стали такими ужасно серьезными. В наши дни.

Он грозит ей пальцем – и носком, который держит в той же руке.

– Очень рад, что ты об этом заговорила. Это совсем другое дело. Может, в обычной жизни и остается еще место для юмора, но в серьезном современном романе его просто быть не может. Я вовсе не против потратить часок-другой – строго наедине, – чтобы обменяться с тобой шуточками вроде тех, которые тебе так по душе. Но если я позволю чему-то такому просочиться в опубликованные мной тексты, репутация моя вмиг обратится в прах. – Пока он произносит эту тираду, она сидит с низко опущенной головой. Наклонившись, чтобы надеть носок, он продолжает, уже не так резко: – Это – вопрос приоритетов. Я понимаю, тебя воспитали как язычницу и ты с этим ничего поделать не можешь. Да и нагрузили тебя таким обширным полем деятельности, требуют от тебя такой глубины и напряженности воображения, каких ты себе и представить никогда не могла… Я-то полагаю, это было серьезной ошибкой – выбрать для этого существо, весь предыдущий опыт которого составляли любовные песенки. Наиболее подходящей кандидатурой для современного романописания была бы твоя сестра – Мельпомена {62} 62 Мельпомена — в римской и греческой мифологии муза трагедии. . Не понимаю, почему ее не выбрали. Но, снявши голову, по волосам не плачут.