Джон Фаулз - Мантисса [litres]

Она снова кивает. Он наблюдает за ней, потом протягивает ей руку, которую она вяло пожимает. Он некоторое время колеблется, потом наклоняется, целует ее в макушку и гладит обнаженное плечо.

– Не унывай, детка. Это у тебя пройдет. Надо же было все тебе сказать, верно?

– Спасибо за откровенность.

– Не стоит благодарности. Входит в обслуживание. Так. Может, тебе что-нибудь нужно? Пока я не ушел? Красивое платье? Журнал какой-нибудь? «Для вас, женщины»? «Хорошая хозяйка»? «Вог»?

– Да нет, все нормально. Обойдусь.

– Рад буду по дороге вызвать тебе такси. – Она качает головой. – Точно? – Она кивает. – Ты не обиделась? – Она снова качает головой. Он улыбается, почти добродушно. – Ведь на дворе восьмидесятые! Двадцатый век.

– Я знаю.

Он протягивает руку и ерошит волосы на греческой головке.

– Ну, тогда – чао!

– Чао.

Он отворачивается и направляется к двери. Идет твердым шагом, с видом человека, с нетерпением ожидающего нового делового свидания после успешного заключения выгодной сделки. Mann ist was er isst [20] Человек есть то, что он ест… (нем.) , a также – что на нем надето. В прекрасно сшитом костюме, с университетским галстуком Майлз Грин выглядит дважды, а может быть, и десятижды человеком светским, опытным, нисколько не смущающимся (ведь на дворе – восьмидесятые!) из-за того, что в этот до предела заполненный день выбрал пару часов, чтобы провести их с той, кто – по сути своей – всего лишь девица, вызываемая по телефону для определенного рода услуг; но теперь он, освеженный, собирается заняться более серьезными делами: может быть, встретиться с литагентом, или принять участие в литературоведческой конференции, или погрузиться в мужественно-мирную обстановку своего клуба. Впервые за все время в палате устанавливается атмосфера некоей правильности происходящего, некоей здравой реальности.

Увы, атмосфера эта рассеивается почти так же быстро, как возникла. На полпути к двери уверенные шаги замирают. Сразу же становится ясно, чем это вызвано: двери, полпути до которой уже пройдено, больше нет. Там, где она была, теперь тянется сплошная, серая, обитая стеганой тканью стена; исчез даже крючок. Майлз оглядывается на фигурку той, кого так сурово отчитывал, но она по-прежнему сидит на кровати с потупленным взором и явно не замечает изменения обстановки. Он снова смотрит туда, где была дверь; щелкает пальцами в направлении стены. Стена остается неизменной. Еще раз и еще: ничего. Помешкав немного, он решительно подходит к стене и ощупывает руками обивку, будто он – слепой, пытающийся отыскать ручку двери. Затем прекращает поиски, отступает на два-три шага, будто готовится пробить стену плечом. Вместо этого он вытягивает руки перед собой, как бы примериваясь к воображаемой двери, которую сейчас возьмет и насадит на петли. Снова раздается щелчок пальцами. И снова стена остается такой же точно гладкой и бездверной. Он мрачно взирает на то место в стене, где раньше была дверь. Потом отворачивается и решительно подходит к изножью кровати.

– Ты не имеешь права!

Она очень медленно поднимает на него взор:

– Конечно, Майлз.

– Я здесь главный.

– Конечно, Майлз.

– Если ты полагаешь, что кто-нибудь поверит в это хотя бы на миллионную долю секунды… Я приказываю тебе поставить дверь на место! – В ответ она лишь откидывается на подушки. – Ты слышала, что я сказал?

– Конечно, Майлз. Может, я и глупая, но вовсе не глухая.

– Тогда делай, что тебе говорят.

Она поднимает руки и подкладывает их под стройную шею. Халат запахнут уже не так плотно. Она усмехается.

– Обожаю, когда ты притворяешься сердитым.

– Предупреждаю, если эта дверь не будет возвращена на место в течение пяти секунд, я прибегну к физическому насилию!

– Как наш любимый маркиз?

Он набирает в грудь побольше воздуха.

– Ты ведешь себя как пятилетняя девчонка!

– Ну и что? Я же всего-навсего пятиразрядная богиня.

Он пристально смотрит на нее или скорее на ее ехидно прикушенную нижнюю губу.

– Ты не можешь держать меня здесь против моей воли.

– А ты не можешь выйти из собственного мозга.

– Еще как могу! Это же всего-навсего мой метафорический мозг! Ты ведешь себя совершенно абсурдно. Ты с таким же успехом могла бы попытаться отменить законы природы или повернуть время вспять.

– Но я же так и делаю, Майлз. И очень часто. Если помнишь.

Неожиданно вся одежда, которую он с таким тщанием надевал на себя, исчезает – до последней нитки. Подчиняясь инстинкту, он поспешно прикрывается руками. Она снова прикусывает губу.