Джон Фаулз - Мантисса [litres]

Улыбка ее становится еще шире. Он отворачивается и продолжает проповедь:

– Все, на что ты способна, – это диктовать. У меня столько же прав на собственные высказывания, как у пишущей машинки. Господи, подумать только, сколько бесконечных страниц французы потратили, пытаясь решить, написан ли сам писатель или нет… Да десяти секунд, проведенных с тобой, хватило бы, чтобы раз и навсегда этот факт доказать.

– Ты прекрасно знаешь, что это неправда.

– Тогда почему нельзя вернуть эту дверь? Почему, хотя бы один раз, я не могу закончить сцену так, как я считаю нужным? Почему тебе всегда должно принадлежать последнее слово?

– Майлз, но ведь сейчас именно ты ведешь себя не очень последовательно. Ты же сам только что объяснил, что между автором и текстом не существует абсолютно никакой связи. Так какое значение все это может иметь?

– Но ведь должен же я иметь право по-своему решать, каким образом быть абсолютно не связанным с моим собственным текстом!

– Я сознаю, что я всего-навсего твоя ни на что не годная безмозглая подружка, но даже мне видно, что сказанное тобой не выдерживает логического обсуждения.

– А я не собираюсь обсуждать с тобой вещи, которые гораздо выше твоего разумения.

Она разглядывает его повернутую к ней вполоборота спину.

– Мне не хотелось бы прекращать разговор, пока мы снова не станем друзьями. Пока ты не позволишь мне сесть к тебе на колени и немножко тебя приласкать. И поцеловать.

– Ох, ради всего святого!

– Я очень тебя люблю. И больше не смеюсь над тобой.

– Ты вечно надо мной смеешься.

– Майлз, ну посмотри же на меня!

Он бросает на нее полный подозрения взгляд: она действительно не смеется. Но он снова отворачивается, будто увидел в ее глазах что-то похуже смеха. Она сидит, молча за ним наблюдая. Потом произносит:

– Ну хорошо. Вот тебе твоя дверь.

Он бросает быстрый взгляд туда, где раньше была дверь, – она действительно там. Эрато поднимается, направляется к двери, открывает ее.

– Ну, давай. Иди сюда, посмотри, что там, с другой стороны. – Она протягивает ему руку. – Ну иди же. Ничего страшного.

Он сердито поднимается со стула, идет к открытой двери, не обращая внимания на ее руку, и заглядывает в дверной проем. Он смотрит на мужчину в пурпурного цвета халате, который ему слишком мал, на изящную нагую девушку с венком из розовых бутонов на волосах, на ее классической формы лоно, видит кровать на заднем плане, часы с кукушкой и висящий на них призрачно-белый хитон, стеганые серые стены. Все это встает перед ним, словно отраженное в зеркале или у Магритта {67} 67 Магритт , Рене Франсуа (1898–1967) – бельгийский художник, ведущая фигура в сюрреалистическом движении. Его работы отличались соединением противопоставленных друг другу обычных, отстраненных и эротических образов. Он также создал сюрреалистические аналоги некоторых знаменитых произведений живописи. . Она делает жест рукой, приглашая его пройти а дверь.

– Нелепость какая!

Он сердито отворачивается. Она закрывает дверь, задумчиво разглядывает его спину, делает несколько шагов в его сторону, приближаясь к нему сзади.

– Слушай, не будь таким вредным. Полежи рядышком со мной.

– Нет.

– Мы не будем больше разговаривать. Будем просто любить друг друга.

– Ни за что. Никогда.

Она закладывает руки за спину.

– Ну просто как друзья.

– Какие друзья?! Мы просто двое арестантов, запертых в одной камере. Из-за непереносимой мелкотравчатости твоего типично женского умишки.

– Я чувствую, что очень многим тебе обязана за то, что ты только что мне объяснил. А ты не даешь мне вознаградить тебя по достоинству.

– Нет уж, спасибо большое.

И так уже достаточно мягкий, тон ее становится просто умоляющим:

– Майлз, я ведь чувствую – ты втайне этого хочешь.

– Ничего ты не чувствуешь.

– Я буду с тобой такой же, какими были критские жены, когда их мужья вернулись после осады Трои. Они делали все, чтобы показать, как они соскучились. Это описание было в Ur -тексте [21] Ur -текст (Ur-text) – пратекст (нем.) . , но в сохранившихся памятниках в этом месте сплошь лакуны.

– Ты просто невозможна.

– Это жестоко!

– Я категорически заявляю, что меня не интересуют сексуальные извращения Древней Греции.

– А я чувствую, что на самом деле – интересуют. – Она на несколько мгновений замолкает. – Иначе ты не боялся бы посмотреть мне в глаза.

Он резко оборачивается:

– Да я нисколько не бо…