Михаил Воронецкий - Новолунье

Мой отец, узнав об этом, взял деньги и пошел к тетке Симке. «Велосипед покупать», — догадался я. Как рассказывала в тот же вечер Нюрка, отец не торговался: выложил все деньги на стол, взял велосипед и увел его к нам. Так я стал теперь единственным в Чибурдаихе и Мерзлом хуторе обладателем велосипеда.

Вся эта история так сильно подействовала на тетку Симку, что она еще до вынесения приговора Сотке Костоякову в шею вытолкала из своей избы постояльца, и тот никогда уже в деревне не появлялся.

И еще одно обстоятельство: тетка Симка поняла наконец, что, пока она живет одна, мира у мужиков в Чибурдаихе не будет, и в то же лето, когда осудили Сотку, вышла замуж за своего соседа Егора Ганцева.

Первую жену дядя Егор очень любил. Была она удивительной женщиной. Звонко смеялась, весело пела и ходила так, что любо посмотреть. Послали ее как-то весной с бабами очищать конный двор от навоза. Нюра вспотела (день жаркий выдался), разулась, а под слоем навоза-то лед оказался… Приключилась у ней «горловая чахотка» — в несколько дней сгорела белокурая и кареглазая певунья.

С тех пор дядя Егор жил одиноко до того самого лета, когда вдруг взял и женился на тетке Симке. К этой его женитьбе в какой-то мере и я оказался причастным.

В тот день я не пошел с отарой. Вечером накануне приходил дядя Егор и попросил переправить на другой берег.

— Зачем? — спросил отец.

— Чего зачем?

— На тот берег наладился.

— A-а, на тот берег-то? Браткину бабу попроведывать.

— Как она?

— A-а, ничего живет.

Брат дяди Егора погиб на войне. От шальной пули, как считал он.

«Так пуля — она всегда шальная», говаривал мой отец.

«Ну, нет. Шальная — когда случайно прилетит, ниоткуда. От нее и уберечься трудно. А если бой идет как бой, то человеку со смекалкой уберечь себя — не хитро. Гибнут либо отчаюги, либо молодые, вроде моего брата».

«А Митрий наш? Он-то был не хуже тебя рассудительный, а погиб. Стало быть, ты в серьезных сраженьях не был»,— заключал мой отец. В этом убеждало и то, что вернулся дядя Егор с войны без единой награды. И сам он ничего из фронтовой жизни не рассказывал.

Но вдруг дядю Егора пригласили в военкомат, где ему вручили не полученные во время войны ордена и медали.

Дядя Егор смущенно говорил:

«Мне бы теперь в городе каком жить. В магазине все без очереди покупал бы. А здесь что? Если Минька переправит на тот берег, так он и без орденов платы не возьмет».

Теперь о геройстве дяди Егора все в деревне были иного мнения. Но сам он по-прежнему считал, что на войне главное — хитрость и смекалка и что брат его погиб потому, что был бесхитростный, как теленок. Смерть брата он считал роковой неизбежностью и потому, как всем казалось, перенес ее не очень тяжело.

Дядя Егор хотя и выглядел сильно изработавшимся, однако был бодрый и вполне мог жениться. Именно эта веселая мысль и пришла вдруг мне в голову, когда я, сидя на корме, с удовольствием следил, как ловко и легко дядя Егор управлялся с шестом.

К середине лета песчаная коса, поднимаясь из воды, отгородила деревню от Енисея огромной курьей. Чтобы попасть на тот берег, приходилось огибать косу и подниматься вверх на шесте. Я хотел было сам стать на шест, но дядя Егор опередил:

— Тебе обратно плыть.

Перед тем как пересечь Енисей, решили передохнуть. Причалили напротив дома тетки Симки. Рядом стояла покачнувшаяся к дороге изба дяди Егора — самая невзрачная в деревне. Отец мой не раз уже предлагал леса дяде Егору:

— Возьми хоть в долг. Нехорошо все ж таки, лучший лоцман на Енисее, а в какой конуре живешь…

— На мой век хватит. Был бы брат живой…

На берегу показалась тетка Симка с ведрами на коромысле: шла к Енисею за водой.

— Вот бы вам жену-то, дядя Егор, — сказал я. — Живи, помирать не надо.

— А взять-то кого? — серьезно спросил дядя Егор, пыхтя папироской. — Может, ты подскажешь, а?

— Подскажу.

— Ну?

— Да вот хоть тетку Симку, — кивнул я в сторону тетки Симки.

Дядя Егор, и сам следивший за ней, прищурился, выпустил шумно дым изо рта, и вдруг его лицо заулыбалось каждой морщинкой.

— Легка ты, Серафима, на помине, — весело сказал он.

— Что это, — сказала она, останавливаясь возле лодки, — во сне видел или так позарился на старости лет?

— А есть на что и позариться.

— Вот новость-то. А я уж думала — старуха совсем. Никто и не взглянет.

— Бывает и на старуху проруха. Ты не гляди, что я такой. Мне ведь всего шестьдесят лет, хотя и с гаком.

— Ну, уж мы знаем, какой этот гак!..