Михаил Воронецкий - Новолунье

Но и я был настороже.

По улице проскакал бригадир. Возле мужиков, резко качнувшись назад, осадил коня. Спрыгнув на землю, привязал коня к подамбарнику. Потом некоторое время стоял улыбаясь, поглядывая на мужиков.

Я оглядел мужиков и среди них не увидел ни Фили Гапончика, ни отчима. Взобрался на два сука выше и заметил их неподалеку от обрыва. Филя Гапончик, серьезно задумчивый, стоял, засунув руки в карманы, а отчим изгибался, хлопал его по плечу, тормошил... «Уговаривает, — решил я, — надбавить просит».

Наконец Филя Гапончик вынул руку из кармана, сунул отчиму; тот, сразу приняв свою обычную степенность, тряхнул Филину руку.

— Продал!..

Я не услышал своего голоса. Спрыгнул на землю и, перескакивая через грядки, огородом побежал к дому. Руки у меня дрожали, когда доставал с припечки десятилинейную лампу. Осторожно снял стекло и положил его тут же. Потом отвинтил головку, взял спички и пошел в новый дом.

Залез на чердак, облил керосином сваленную в углу старую одежду и пустые ящики. Поджег все это, спустился в сени. Там вылил в кладовке остатки керосина на стены и тоже поджег. Вышел из сеней, замкнул их и ушел в кусты на берег.

Вскоре крыша и сени запылали. Вокруг суетились мужики, выбивали окна, выбрасывали из дома постели, одежду, выкинули баян и двустволку, выталкивали мебель.

Мать приехала, когда сени и крыша уже сгорели, а вскоре рухнула и матица. Мужики баграми раскатывали бревна, обливая их водой. Погасили огонь, а потом долго гадали, отчего загорелся дом.

— Это я его поджег! — сказал я, выходя из кустов.

Все обернулись ко мне.

— А ну, ступай сюда, — сказал отчим и потянулся было к Емельяну за нагайкой. Тот попятился, пряча руку с нагайкой за спину.

— Ты что? Ты что? Наказывать? — кричал он. — Не имеешь права! Неродной он тебе...

Отчим свирепо смотрел на него. И все больше бледнел.

— Серчай не серчай — не дам, — сказал Емельян. — В твоих же интересах. Побьешь ты его, а ночью, когда спать будешь, он возьмет обольет тебя керосином и сожжет. Я Миньку знаю, у него характер, спаси бог, отцовский...

Отчим косился на меня и шипел на Емельяна:

— А ты зачем такое говоришь? Специально? Научаешь?

Мать взяла отчима за руку, сказала:

— Брось, это я виновата. Я Миньке сказала, что ты дом хочешь продать. Вот он и надумал, чтобы я не уехала.

— Ах вон оно што, — нехорошо улыбаясь, сказал отчим, — ну так, как говорится, оставайся лавка с товаром.

Отчима схватил за плечи Филя Гапончик:

— Постой, постой, паря... Пока задаток не вернешь, живого не отпущу.

Отчим выхватил из кармана тот самый кинжал, что нашел я на острове. Мужики, загородившие было проход, увидев кинжал, кинулись врассыпную. Отчим, выскочив из ограды, побежал по деревне. Вслед ему никто не тронулся. Знали, что бежать некуда: справа — Енисей, слева — степь. Далеко ли в степи убежишь. Но обычная беспечность и на этот раз сыграла с мужиками злую шутку: все вскоре увидели, как отчим, сильно гребя, выплывал уже из протоки в Енисей. Молча наблюдали, как, выйдя на матеру, он повернул лодку по течению и бросил весла. Но перед тем как скрыться за островом, он поднялся в лодке во весь рост и погрозил кулаком.

Отчим вскоре прислал письмо, мать собралась и уехала к нему.

Много событий произошло у нас в деревне в тот год,..

После отъезда матери к отчиму на прииск я заколотил досками двери и окна своей избушки и снова перебрался к деду. Я бы, конечно, смог прожить и один, но к тому времени умерла моя бабушка Софья, и столетний дед, оставшись без старухи, сильно тосковал. Стали мы с ним жить вдвоем. Стирала на нас и готовила нам еду тетя Физа, вдова погибшего на лесозаготовках дяди Павла.

Отец, узнав, что мать оставила меня в Чибурдаихе, неожиданно появился из тайги, женился на тетке Степаниде и, таким образом сдав ей на руки меня с дедом, на пятый день снова укатил в свой леспромхоз.

Увез куда-то под Абакан Тебеньчиху молодой плотогон. С ними уехал Колька.

И еще — сменили председателя колхоза

Новый, из области присланный председатель Антон Дмитриевич Троилин некоторых чабанов перевел на общие работы.

— Подумаешь, работа — выгнал отару в степь и сиди

себе поглядывай по сторонам.

Чабаны поворчали промеж себя, а в глаза новому председателю ничего не сказали: человек городской, нервный еще так разнервничается, что и помереть может.

А председатель пошел дальше. На заседании правления заявил, что колхоз будет специализироваться на молоке, а десять тысяч овец ликвидируются.