Михаил Воронецкий - Новолунье

— Только, Маньча, хошь или не хошь, а на квартиру к себе его ставь, — сказал Филя моей матери, — што уж там. Ты вроде бы вдова. И за ним хвост не тянется. А в его положение войти надо: пятый год в тайге без бабы живет.

Мать посмотрела как-то безразлично на таежного человека, спокойно курившего у раскрытого на закат окна, вздохнула:

— Пущай живет.

Так таежный человек стал моим отчимом.

В деревне еще жили старики, которые хорошо помнили партизанские походы. Слушая стариков, я крепко помнил звонкие имена партизанских вожаков: Кравченко, Щетинкин, Кобяков...

Жестокие схватки вспыхивали когда-то на берегах Енисея. По правобережью сплошь большие казачьи села и станицы: Саянская, Шунера, Каратуз... Спокон веку враждовали с ними левобережные деревни, в которых жили пензенские и калужские переселенцы, сильно перемешанные с местными, некогда кочевыми племенами койбал, тубинцев... В гражданскую войну эта вражда усилилась.

Ночью в шалаше на острове мне часто снились горы кинжалов, сабелек, нагаек — таких нагаек, как у Емельяна Камзалакова — бригадира, который несколькими ударами любого степного зверя на скаку засекал насмерть.

Меня никогда не покидало предчувствие чего-то неожиданного, необычного, что должно случиться в моей жизни. Может быть, найду партизанскую пушку или склад казачьего оружия. Неплохо было бы также раскопать в степи курган и наткнуться там на скелет древнего койбальского военачальника. Их всегда хоронили с целым ворохом всякого оружия. Ведь пишут об этом в книгах, А в степи за деревней таких курганов тысячи.

И вот, копаясь в яру на острове, я наткнулся на самый настоящий казачий кинжал. Я даже подумал сначала, что это во сне... Кинжал, оброненный когда-то вместе с ножнами, хорошо сохранился. Лишь чуть потемнела костяная, с серебряными набойками, рукоятка.

Отчим как увидел, тотчас же отобрал у меня этот кинжал.

Из-за острова хорошо видны мужики, развалившиеся на подамбарнике у Побегаевых. Я только что осмотрел корчаги, натряс полкорзины ельцов и пескарей и теперь, приткнув лодку к песчаному выступу, отдыхал.

Рыбешки маловато. В жару рыба не «гуляет».

Мне не нравилось, что надо идти мимо мужиков по деревне. Вода в Енисее сильно упала, протока, образовавшаяся после намыва песчаной косы повыше острова, наполовину высохла. Лодку приходится оставлять под яром у Побегаевых. А у мужиков есть такая привычка — ребятишек задирать. Девчонок не трогают. А парнишкам, проходу нет.

Я гляжу на потемневший уже, но еще не достроенный дом на краю деревни и недобро думаю об отчиме: «Небось тоже на подамбарнике пузо греет. Нет чтобы дом достроить. Ждет, пока старый завалится».

И вдруг вспоминаю, что надо сегодня еще дополоть подсолнухи. Делать нечего, поднимаюсь. Веслом отталкиваюсь от берега и начинаю несильно грести — течения в протоке в малую воду почти нет. Лодка идет быстро.

Чибурдаиха хотя и многолюдна, но у колхоза сбоку припека. Здесь не то что правления, даже бригадира нет. Он живет в Шоболовке. Наряд раз в два дня дает, а то еще приезжает, когда опохмелиться надо, а дома жена с тещей в четыре глаза следят.

Бригадир седлает Чубарку, делая при этом лицо сердитым и озабоченным. Тут уж не только жена, но и сама теща не подходи: человек при исполнении служебных обязанностей.

С нарядами бригадир управляется быстро. Потом едет к отдыхающим плотогонам, знает: у них всегда разживешься чарочкой. «Им деньги дурные идут», — с завистью думает Емельян. Мужики, сгоношившись в артель, уходят в Джойскую тайгу. Валят лес, вяжут его в плоты и гонят в Минусинск. Заработок поделили — неделю отдыхают. Это значит — валяются целыми днями на солнце, посреди деревни.

Собираются мужики обычно у Побегаевых, возле единственного уцелевшего еще от единоличной жизни покосившегося амбара. Кто пораньше пришел — на подамбарнике устроился, остальные на траве, а то и в песке на самой дороге растянутся.

Вот Тебеньчиха показалась на телеге: ездила на склад за продуктами для яслей. Увидев на дороге мужиков, объезжает их. Никто и ногой не пошевельнул. Баба ругается почем зря, стегает лошадь хворостиной, дергает вожжи, лезет с дороги в крапиву. Того и гляди, под берег телега свалится.

Объехав, оборачивается, ругает мужиков, они хохочут, Тебеньчиха — еще. Мужики громче хохочут. И сильней всех недавно прибившийся к ней в мужья плотогон хохочет.

Мужики о ней говорят минут десять, не беря во внимание мужа.

— Во чертова душа! И как с такой спать ложиться?