Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Фрэнк всегда думает о деньгах. Даже в свой пятьдесят пятый день рождения.

— В пятидесятый, — поправил его дядя Фрэнк.

— Ну да, конечно, — согласился Силвэниес. — Я же забыл о твоем уникальном способе исчисления времени. — Он отпил вина.

Морис перевернул страницу журнала.

— Я помню день, когда мне исполнилось пятьдесят три года. Помню так, как будто это было вчера. Пусть это будет уроком для тебя, Тедди. Время летит, поэтому наслаждайся, пока можешь.

— Тебе бы поздравительные открытки писать, — заметил дядя Фрэнк.

— Кстати, о писательской деятельности: как идет твоя книга? В последнее время я не часто видел тебя пишущим.

Дядя Фрэнк пожал плечами:

— Медленно идет.

— У тебя застой?

— Что?

— Застой?

— Что ты имеешь в виду, «творческий застой», что ли?

— Да.

— Нет.

Опять установилась тишина. Морис перевернул еще одну страницу.

— По-моему, у тебя застой, — снова начал Силвэниес.

— Черт тебя возьми, нет у меня застоя. Просто решил немного отдохнуть. Хватит говорить об этом.

— Ладно, ладно, — примирительно сказал Силвэниес. — На этом мы завершаем нашу изысканную беседу. — Он втянул в себя еще немного вина, а я потянулся за пятой (и последней) маслиной. Тетя Бесс разрешила мне взять только пять. Поэтому я ел их медленно и долго катал эту роскошь языком во рту, прежде чем прокусить мягкую, горьковатую кожицу, дойдя зубами до самой косточки.

— Морис, — обратился к нему Силвэниес, — вы там так тихо сидите. О чем думаете?

Морис, которого отвлекли от журнала, оторвал от него глаза.

— Я читаю.

— Да, и о чем вы читаете?

— О древнем индейском кладбище, найденном в Нью-Мексико.

— А, — протянул Силвэниес, — ну конечно. О кладбище. Подходящее чтение для сегодняшнего праздника. Фрэнк, ты задумывался о том, где тебя похоронят?

Дядя Фрэнк опять ухмыльнулся, не отрывая глаз от огня.

— Меня, конечно же, кремируют, — сказал Силвэниес. — Сожгут дотла.

Меня это заинтересовало.

— Почему?

Силвэниес прикончил вино и поставил пустой бокал на кофейный столик. Потом меланхолично сложил перед собой указательные пальцы вместе и покачал ими взад-вперед, думая о чем-то.

— Это из-за Элвиса, — сказал он спустя какое-то время.

Никто ни о чем не спросил. Морис бросил на него быстрый взгляд, потом вновь вернулся к журналу. Я вынул косточку изо рта и аккуратно положил на тарелку рядом с остальными, выложенными цепочкой.

— Да, из-за Элвиса Пресли, — продолжил Силвэниес. — Много лет назад я зашел на кладбище Грейсленд, где он похоронен. Это в Мемфисе.

— В Мемфисе? — переспросил я.

— Да, где-то там. Я подумал, что это за спектакль они здесь устроили. Его поклонники, выстраивающиеся в очередь у его могилы, все эти люди, которые оставляют на ней цветы. Ужасно, правда? У меня есть некоторое количество поклонников, и я не хочу такого для себя. Нет, меня сожгут, а пепел развеют. На Бродвее, конечно.

— Может, лучше в Поконосе, — вставил дядя Фрэнк, — или на автостоянке у летнего театра.

Силвэниес одарил дядю Фрэнка завораживающей змеиной улыбкой.

— Очень остроумно, Фрэнк. Как всегда, очень остроумно. — Он вздохнул. — Вижу, все мои попытки вести глубокий интересный разговор ни к чему не приводят, поэтому ограничусь созерцанием огня и погрею возле него свои старые, да к тому же сломанные кости.

— Сломанные кости, — процедил дядя Фрэнк сквозь зубы. — Раз уж ты сам заговорил об этом, то позволь спросить, сколько ты собираешься носиться со своими костями?

Силвэниес послал дяде Фрэнку еще один пристальный змеиный взгляд:

— Прости, ты о чем?

— Ты же слышал. Сколько будешь разыгрывать из себя Рузвельта? Ты вообще собираешься выметаться отсюда?

— Если бы этот вопрос мне задал твой брат, я бы чувствовал себя обязанным ответить на него, поскольку этот дом принадлежит ему. Но, поскольку ты сам здесь не более чем гость, я не считаю нужным отвечать тебе. Но уж если мы заговорили об этом, то скажу, что в ноге у меня стреляющая боль и нога требует лечения.

Силвэниес потянулся, взял бокал, поднял его высоко в воздух и улыбнулся дяде Фрэнку.

— Бесс! — позвал он. — Бесс, дорогая!

Вместо нее в комнату вошел папа и Томми, который с напряженным выражением лица следовал за ним. Они сели на диван рядом с Морисом. Тут я заметил, что в руках у папы детская книжка.

Папа с извиняющимся видом оглядел комнату, помолчал и сказал: «Простите». Потом открыл книжку и прочистил горло. Томми с застывшим лицом уставился прямо перед собой в пустоту. Он, похоже, был в шоке.