Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Как этот комитет не понимает, что у тебя сейчас много других дел, более срочных? — взорвался он как-то после обеда. — Черт, ясно же, к чему она клонит. Она решила, что если ты согласишься быть почетным гостем, то тебе придется выложить денежки. Ты же ее приз, Тедди, ее почетный приз. Она хочет похвастаться тобой перед другими: «Посмотрите, этот Денежный Мешок у меня в кармане!» Я уже давно все понял. Больше ей ничего не нужно. Знаю этот тип дамочек, уж поверь мне.

— Не думаю, чтобы все было так, как тебе кажется, — спокойно ответил папа. До самой поездки в загородный клуб он не говорил, что согласился на роль почетного председателя и на то, чтобы сказать несколько слов об истории Уилтона.

Этот гала-вечер, как я и думал, оказался страшно нудным, со множеством речей и тостов за Уилтонский загородный клуб. Конкурс талантов был таким же скучным. До миссис Уилкотт был танцевальный номер (выступали два супружеских танцевальных дуэта), соло на скрипке и мучительно-тягучий монолог из какой-то комедии в исполнении мальчика-подростка, сына одного известного адвоката. Именно во время этого монолога Бенджамин, сидевший рядом со мной, но в упор меня не видевший, улизнул, чтобы поиграть в спортзале.

Несмотря на скуку, вечер, кажется, удался. Здесь были сотни людей, державших в руках стаканы, приветствовавших друг друга, говоривших друг другу комплименты, целовавших друг друга в щеки. Но особое впечатление производил бальный зал. Огромный и тускло освещенный, с высокими, декорированными древесиной дверными проемами и высокими окнами, как в готическом соборе, он напомнил мне громадный похоронный зал. Цветочные композиции на каждом столе, которые выбрала миссис Уилкотт, представляли собой живописное сочетание цвета и нежного запаха. Тетя Бесс даже спросила официантку, можно ли нам взять свою домой.

Но больше всего мое внимание привлекали женщины Уилтона. Короткие блестящие платья открывали их голые спины и обнаженные руки, и я во все глаза их разглядывал. Но, несмотря на все достоинства их внешности, ни одну нельзя было сравнить с миссис Уилкотт.

Она была особенно красива, а ее платье, когда она проходила по залу, приковывало к себе взгляды как мужчин, так и женщин. Скользя в толпе, она, казалось, вся светилась. Папа со всеми нами следовал за ней, как в хвосте яркой кометы. Когда мы проходили мимо, некоторые пытались вовлечь папу в разговор, задавали вопросы о моем деле, желали нам успеха, но он молчал. За весь вечер он не сказал больше трех слов, и я думал, как же он будет говорить свою короткую речь.

— Слава Богу, закончила! — сказал дядя Фрэнк.

Миссис Уилкотт спела песню и в ожидании аплодисментов вновь смущенно склонила голову. Ее выступление особенно понравилось мужчинам. Ортопед, доктор Мак-Доннел, сидевший за соседним столиком, аплодировал стоя.

Пока ей хлопали, она медленно шла к нашему столику, выражая публике свою признательность улыбкой и каким-то необычным движением руки: ее запястье медленно отклонилось в сторону и чуть назад. Когда она села между Томми и мной, я почувствовал, что тело ее пышет жаром.

— Где Бенджамин? — шепотом спросила она меня. Миссис Уилкотт продолжала пребывать в уверенности, что мы с Бенджамином лучшие друзья, даже несмотря на то, что за весь вечер мы с ним не обменялись ни словом.

— Мне кажется, он сейчас играет в баскетбол, — ответил я, не отрывая глаз от сцены, где какой-то пианист неистово бил по клавишам, все ускоряя темп.

Миссис Уилкотт, похоже, не слышала мой ответ. Она оглядывала зал, улыбаясь и взмахивая рукой. Я отодвинул от нее свой стул. Немного ранее, когда мы только приехали на вечер, она небрежно заметила, что мне надо подстричь волосы и купить новые туфли.

— Тео, твое выступление через несколько минут, — тихо сказала она папе через стол. Только тут я увидел его лицо. Оно было искажено, глаза остекленели, а кожа стала белой, как мел.

— Глория, я думаю, что не смогу выступить, — тихо ответил он. — Прости, пожалуйста.

— Почему?

— Не думаю, что смогу пройти через это.

Миссис Уилкотт позвенела своим золотым ожерельем.

— О, Тео, мы же все обговорили. Все, что тебе надо сделать, это сказать несколько слов. Свою речь. Только речь, которую мы уже отрепетировали. На сцене ты будешь не больше трех минут. И я буду стоять рядом.

Папа облизнул губы и покашлял в кулак.

— Думаю, что не смогу, — опять сказал он. — Во всяком случае, не сегодня.

— Что с тобой, Тео? — спросила тетя Бесс. — С сердцем плохо?