Джим Кокорис - Богатая жизнь

Я допил лимонад, и моя соломинка зацарапала по дну высокого стакана из тонкого стекла. Из-за будничного тона, которым миссис Уилкотт говорила о гала-вечере, я подумал, не объявили ли его недавно национальным религиозным праздником, как Рождество или Пасха.

— Как жаль, что Силвэниес сломал ногу. Но я надеюсь, что он сможет прийти к нам на День благодарения, — добавила она. Повернулась ко мне: — Бенджамин взволнован тем, что встретится там с тобой. Специально для тебя я испеку яблочный пирог.

Это сообщение удивило меня. В День благодарения у дядя Фрэнка был день рождения, и я знал, что по этому поводу тетя Бесс собирается приготовить праздничный обед. Я выразительно посмотрел на папу, но он не заметил моего взгляда и продолжал смотреть в окно.

— Мистер Силвэниес также собирался выступить с чтением драматического отрывка в конкурсе талантов, — добавила миссис Уилкотт.

Папа наконец включился в разговор.

— Что, прости? Какой конкурс талантов?

Миссис Уилкотт улыбнулась, развернула и снова сложила салфетку, с силой прижав ее к столу обеими руками.

— Да, мы очень хотели, чтобы он принял участие в нашем празднике. А то каждый год в конкурсе участвуют одни и те же люди.

Папа кивнул головой.

— Меня попросили спеть, — призналась миссис Уилкотт. Она выжидающе посмотрела на папу, как будто только что сделала важное сообщение, и гордое, но немного неуверенное выражение на ее лице повергло меня в уныние. Я понимал, что она ждет от папы определенной реакции, но он опять перевел глаза на окно. Я отвел взгляд и попытался соломинкой достать последний остававшийся в стакане кубик льда. Мне не хотелось видеть, что она разочарована.

— Всего две песни, — быстро добавила она. — Меня попросила Сидни Уотсон из нашего комитета. Я давно не пела. Но она так настаивала. Очень настаивала. — Миссис Уилкотт вновь развернула и сложила салфетку.

— Ну что же, мы с нетерпением будем ждать этого вечера, — сказал папа, но прозвучало это как-то неуверенно. — Смокинги обязательны?

— Не для мальчиков. Но тебе придется надеть смокинг. Особенно если учесть, что ты будешь сидеть за главным столом.

Папа кивнул, но ничего не ответил. Я видел, что он устал и хотел поскорее уехать. Ночи с адвокатами и урок тенниса — для него было слишком. Я боялся, что он сейчас заснет, прямо за столом.

Однако миссис Уилкотт как будто не замечала его состояния, или просто не хотела с ним считаться. Еще двадцать минут она с большим напором говорила о том, как будут сидеть приглашенные, о программе вечера, о меню и об оформлении вечера цветами. На фоне полного папиного молчания речь ее казалась еще оживленнее. Дважды к нам подходил официант и наполнял стаканы, я уже просто плавал в лимонаде.

— О, Тео, — сказала миссис Уилкотт, потягивая воду. С ней что-то случилось, она вдруг стала непривычно неловкой и нервозной. Она опять развернула салфетку и пристально посмотрела на папу. — Мне очень неприятно приставать к тебе с этим, но в комитете хотят знать, даешь ли ты согласие быть почетным председателем на этом празднике. В прошлом месяце я уже говорила тебе об этом. Ты обещал подумать.

Папа на это никак не отреагировал. С отстраненным видом он смотрел в окно. Я прикончил еще одну порцию лимонада, и на этот раз попытался вытащить ледяной кубик пальцами. Когда я перевернул стакан, из него вылетели два подтаявших кубика и покатились по столу.

Миссис Уилкотт бросила на меня строгий взгляд, на лице у нее было раздраженное выражение. Потом она прекратила теребить салфетку и наклонилась к папе.

— Тео! Я сказала, что комитет просит тебя быть почетным председателем. От тебя ничего особенного не требуется. Ты просто скажешь пару слов, и все.

Папа наконец обернулся к ней, и в его глазах мелькнул слабый огонек воспоминания.

— Что? Ах да. Быть председателем, все верно. — Он поморщился. — Глория, я подумал над этим и решил, что не подхожу для этой роли.

Миссис Уилкотт выпрямилась на стуле и стала теребить небольшое золотое ожерелье, свисавшее у нее между грудей.

— Почему?

— Как я уже говорил, я еще не член клуба. Мы пока не подписали официальные бумаги.

— Но это простая формальность. — Она перегнулась через стол. — О, Тео, ты просто великолепно подходишь! Ты такой известный историк. Отличный писатель и замечательный отец. — Говоря это, она улыбнулась мне.

Папа медленно выдохнул. Я был удивлен тем, что он оказал ей хоть какое-то сопротивление. До этого он всегда уступал. Я отнес такое поведение за счет напряжения последних недель, напряжения, которое, по-видимому, закалило его.