Миклош Залка - Осада

Недалеко послышались чьи-то шаги, становившиеся все ближе и ближе.

«Вор…» — мелькнула в голове у раненого мысль, которая ужаснула его тем, что кто-то может обокрасть повозку, однако, вспомнив, что повозка уже сгорела, он сразу как-то сник. «Наказал меня господь…»

В глазах у раненого потемнело, и он потерял сознание.

Вильмош Гаал сначала увидел лошадь, а самого старика возчика в темноте сразу и не разглядел.

Подойдя к лошади, парень присел на колени и, достав складной нож, открыл его и только после этого осмотрелся по сторонам. Однако старика он и на этот раз не заметил, так как смотрел вдаль, опасаясь, что кто-нибудь другой придет поживиться кониной и прогонит его. Затем Вильмош начал отрезать ножом заднюю ногу лошади.

В сознание Михай Киш пришел оттого, что Звездочка, как ему показалось, пошевелилась, более того, ему даже показалось, что он уловил ее дыхание.

«Ну, вставай, Звездочка, пойдем…» — Михаю казалось, что он произнес эти слова вслух, на самом же деле он просто подумал об этом, но даже это столь малое усилие причинило ему сильную боль.

Услышав чей-то тихий стон, Вильмош Гаал замер и внимательно осмотрелся и только тут заметил за крупом лошади скорченную человеческую фигуру. Нож он так и оставил вонзенным в лошадиную ногу. Обойдя кобылу, парень наклонился над лежавшим на земле человеком. «Старик какой-то…» — подумал он, а приглядевшись получше, узнал крестьянина, который обычно привозил продукты в семью Шани — не то слуга, не то работник. Один раз Вильмош видел старика в подвале, где он сидел в уголочке, не спуская глаз с Шани и его жены с дочерьми. Когда кто-нибудь из них заговаривал с ним, старик почтительно вставал и степенно-вежливо отвечал. Ни с кем другим из обитателей подвала старик в разговор не вступал. А когда он уходил за продуктами для барина, то еще сказал: «Пойду посмотрю за лошадью…»

Осмотрев старика повнимательнее, Вильмош содрогнулся от ужаса. «Да из него кишки вывалились…» — подумал парень, но на всякий случай все же спросил:

— Дядя, вы еще живы?

Однако Михай Киш был уже не в состоянии понять то, что ему говорили; у него начались предсмертные галлюцинации, главное место в которых занимал Лёринц Шани.

Вильмош Гаал присел перед стариком на корточки, но взгляд его невольно притягивал развороченный живот Михая. Вдруг по телу старика прошли судороги.

«Сейчас умрет, наверное…» — решил Вильмош.

Небо над площадью снова расчертили параллельные огненные линии, скупо осветив силуэты ближайших домов. И в тот же миг послышался леденящий кровь свист и отдельные разрывы. «Здорово стреляют…» Вильмош боялся артиллерийского обстрела, но еще больше в этот момент он боялся этого старика с развороченным животом и потому тихо, почти умоляющим тоном спросил:

— Дядя, тебе нужна эта лошадь?..

Тело Михая Киша конвульсивно дернулось несколько раз, а затем как бы начало медленно расправляться. Широко открытые глаза старика смотрели в небо. Вильмош заглянул в них: жив старик или уже умер?

«Нужна она вам?.. Не сердитесь на меня…» — не сказал, а, скорее, выдохнул парень.

Старик ничего не ответил ему.

Вильмош обошел лошадь и начал дальше кромсать ее ногу. Вдруг все вокруг осветилось ярким, почти солнечным светом: горели осветительные ракеты, медленно спускающиеся с неба на парашютах. В испуге парень припал к крупу лошади и с бешеным биением сердца ждал, когда ракеты погаснут и снова станет темно.

Лошадиная нога оказалась тяжелой. Вильмош пожалел, что не отрезал и не выбросил ее часть от копыта и по колено (мяса там все равно мало), но ему не терпелось поскорее уйти с этой площади. Бросив прощальный взгляд на неподвижно лежащего старика, Вильмош сказал:

— Я пошел, дядя…

Ухватив лошадиную ногу за копыто, парень поволок ее в сторону ближайшей улицы. Руки у него были перепачканы кровью.

— Эй, коллега, что ты тащишь? Уж не конину ли? — окликнул кто-то парня от угла дома. — Там еще что-нибудь осталось?

— Осталось… — пробормотал Вильмош, не останавливаясь. «Старику эта лошадь теперь все равно ни к чему, — мысленно успокаивал себя парень, чувствуя угрожающее урчание в желудке. — Мы теперь с кониной будем… Ну и наедимся же…»

В голову пришла мысль, что дома ему не следует ничего говорить о том, кому принадлежала эта лошадь, чтобы, чего доброго, не нарваться на неприятность. «Мертвого старика я видел, а ногу отчекрыжил от другой лошади…» Он так и скажет, и тогда никакого скандала не будет…