Шел мелкий снежок, и его прикосновение к разгоряченному лицу было раненому приятно. Небо под облаками временами прочеркивали огненные сполохи, а потом вдруг яркий, почти солнечный свет залил всю площадь. Снег красиво искрился. Когда же снова стало темно, раненому все еще казалось, что в глазах у него рябит от ослепительного света.
Вдали гремели орудийные раскаты. Киш явственно отличал пушечные разрывы от глуховатого уханья минометов, а винтовочные выстрелы — от коротких автоматных очередей. Где-то высоко в небе нудно жужжал самолет. Над площадью с воем пролетали снаряды, как бы разрезая воздух на части.
Михай Киш дышал тяжело, с резким присвистом.
«А ведь, никак, в живот угодило…» Было странно, что он еще мог дышать. Раненый уже знал, что ему суждено умереть. И совсем не потому, что ему кто-то сказал об этом, нет, он это просто чувствовал, хотя человек с сумкой через плечо, похожий на доктора, бегло осмотрев его, кому-то коротко сказал: «Этого нечего зря и переносить…» Киш же смотрел на него и хотел было объяснить, что ему нечем заплатить ни за врача, ни за лекарства, однако вместо этого только произнес всего два слова: «Господин доктор…» Врач же, решив, что раненый собирается умолять о спасении ему жизни, перебил его словами: «Ваш живот теперь сам господь бог и тот не сможет заштопать, а я всего-навсего человек…» Сказав это, доктор побежал куда-то вслед за другими людьми.
Повозка тогда еще горела, громко потрескивая, а вместе с нею горело сало и мясо, под которыми лежали мешки с картошкой и мукой, прикрытые несколькими охапками соломы: от горящей повозки несло таким удушливо-горьким дымом, как будто горело живое мясо.
Раненый отвернул голову в сторону и хотел было чихнуть, но это причинило ему такую боль, что в глазах сразу потемнело.
Неожиданно он приподнял голову и в тот же миг почувствовал острую боль в животе, будто ему всадили туда нож по самую рукоятку. Лицо исказила гримаса страданий, но он все же немного продержал голову и посмотрел на лошадь, которая, казалось, уже не дышала.
— Звездочка, — тихо вымолвил он и уронил голову на асфальт. Губы у него потрескались, и он слегка облизал их языком. Погладив лошадь по спине, еле слышно добавил: — Звездочка ты моя…
Лошадь даже не пошевелилась.
— Звездочка… — прошептал раненый еще раз.
Вдали продолжала громыхать канонада, от которой мелко содрогалась земля…
— Бросила меня одного, Звездочка… — Глаза Михая наполнились слезами, но он не вытер их: не хватило сил.
Лишь позже в голову ему пришла мысль о том, что барин взыщет с него и за Звездочку, и за повозку, и за груз, что в ней был. Остальное его, казалось, нисколько не интересовало. Несправедливым ему казалось только то, что его Звездочку можно было оценить деньгами.
«А может, все же простят…» Тут почему-то он вспомнил о своих сыновьях. Жена родила Михаю шестерых детей: четырех сыновей и двух дочерей. Они так и рождались по очереди: сначала парнишки, а за ними две девчонки. Вторая дочка умерла при родах, унеся с собой в могилу и мать. Когда бабка-повитуха, принимавшая роды, начала молиться, проделывая над роженицей свои фокусы-мокусы, Михай сломя голову помчался за доктором, вернее говоря, это был врач-ветеринар, так как другого доктора в имении вообще не было. Однако и он ничем помочь не смог. С тех пор Михай остался без жены. Из шестерых детей выжили и выросли три сына и одна дочка. Всех троих парней с началом войны забрали в солдаты. Михай не знал ни того, где они служат, ни того, живы ли они сейчас вообще. Раньше они хоть изредка писали ему, присылая короткие открытки, которые он носил к управляющему, чтобы тот прочел ему, что в них сообщается.
Звездочку же Михаю дали почти четыре года назад, когда пришло известие о гибели старшего сына. На третий или четвертый день после этого известия Михая вызвал к себе управляющий имением.
— Я докладывал о вас барину, — начал управляющий, — сказал ему, что вы остались одни, что вы хороший работник и вам уже перевалило за шестьдесят. Барин распорядился выделить вам двухгодовалую лошадку, которой вы будете пользоваться до тех пор, пока не вернутся с войны ваши сыновья… Выберите себе сами лошадку и скажите мне, но только ухаживайте за ней как следует, а не то я вам покажу…
Михай Киш сразу понял, что все это значило: как в слуге барин в нем больше не нуждается. Так оно на самом деле и оказалось. Правда, из квартиры, которую Михай занимал, его сразу не выставили, более того, ему даже подыскали работу в имении, доверив возить на конной повозке различные грузы, куда приказывали. Вот он и возил, получая за свой труд ровно столько, сколько хватало на пропитание ему и Звездочке. Михай по-прежнему мог пользоваться барской конюшней, ему даже разрешали ночевать в ней.
Читать дальше