Миклош Залка - Осада

«И хлеба он не принес… — Подумав о хлебе, поручик несколько смирился. — Возможно, Тобиаш как раз и побежал в пекарню…» Но тут же офицер снова начал сердиться: «Раз ему приказали достать хлеба, то делать это нужно вовремя. Для солдат он получает хлеб, когда пекарь начинает раздачу стоящим в очереди, но мне лично он обязан приносить его значительно раньше. Приказано до рассвета, значит, тогда и подавай!..»

Старый солдат тем временем подошел к зенитке и стал задумчиво смотреть куда-то вдаль.

Это еще больше разозлило поручика. «Сейчас он снова начнет бормотать свое, чем еще больше растревожит весь мой сброд. Ничего нового он, конечно, не скажет, затвердил свое: «Мне бы только на одну минуточку домой заглянуть… Скажу, что я здесь, и сразу же обратно…»

Когда старик в первый раз обратился к нему со своей просьбой, Граф Антал Даниэль лишь потому выслушал его до конца, что тот показал ему на дом под номером семнадцать…

Словом, это был тот самый дом, в котором жила и Ливия. Однако ни квартиры, ни даже маленькой комнаты у старика там не было: оказалось, что он просто снимал в нем угол, являясь (как определил про себя офицер) типичным городским босяком. Собственно, именно поэтому Даниэль и не отпустил тогда старого солдата домой, решив, что у него никакого дома и быть не может. «Такие, как бездомные псы, мотаются всю жизнь по свету, ночуя сегодня здесь, а завтра там. Разве можно ручаться за подобных людей? Отпросится якобы домой, а потом ищи ветра в поле. Мне только того и не хватало, чтобы меня еще дергали и ругали за дезертирство». Граф Антал Даниэль гордился тем, что у него на батарее еще не было ни одного случая дезертирства. Правда, до этого у него служили настоящие солдаты, а не такие босяки, как эти. Поручик потому и не любил город, в котором любой сброд легко найдет себе убежище. В Даниэле жило желание, а скорее, страсть: превратить Венгрию в чисто крестьянскую страну, в которой каждый венгр найдет для себя кров, хорошо оплачиваемую работу, покой и в которой не будет проклятой городской грязи.

В этот момент в чердачном люке появилась голова солдата, которого поручик посылал за Тобиашем. Выбравшись на крышу и застыв перед офицером по стойке «смирно», тот громко доложил:

— Господин поручик, докладываю: Тобиаша в вашей комнате нет. И оружия его тоже там нет!

«А ведь этот тип считает, что докладывает мне строго по-военному… Слово «покорнейше» он почему-то выпустил. Ну, это еще куда ни шло…» Поручику и самому не очень нравилась старая форма доклада, так как венгр не должен никому покоряться. Хотя слово «покорнейше» пока что ликвидировали при докладе только в секейских дивизиях, а на другие части это распоряжение еще не распространяется, а раз так, то, следовательно, и докладывать нужно как положено. «Но как он докладывает? Не дойдя двадцати метров до командира?! Уж не боится ли он натрудить себе ноги, приблизившись еще метра на три к офицеру? А где у него руки? Висят, как плети, вдоль туловища, а ведь у него на голове шапка и, следовательно, он должен отдать честь…»

— Вы что, никогда раньше не были в солдатах? Не знаете, как следует докладывать?

Губы у солдата вздрогнули, но он ничего не сказал, а лишь вздохнул.

Граф Антал Даниэль был больше чем уверен в том, что солдат в тот момент мысленно посылал его ко всем чертям.

— В армии вся жизнь солдата, как известно, регламентируется уставами, которые каждый военнослужащий всегда и в любой обстановке обязан строго выполнять, а в тяжелое время тем более… — Поручик сделал небольшую, театральную паузу. — В ходе боя не столь важно, как вы докладываете, но в спокойной обстановке… Доложите еще раз и по всем правилам!..

Солдат после небольшого замешательства повторил свой доклад.

Граф Антал Даниэль был явно недоволен и на этот раз.

— Вы, видно, позабыли, как солдату положено докладывать… Сходите в пекарню и посмотрите, не там ли Тобиаш. Зайдите со двора и постучите в заднюю дверь… А то, когда начнут раздавать хлеб населению… — Поручик хотел было еще что-то добавить, но в этот момент с неба послышался какой-то шум, и он инстинктивно задрал голову вверх. Прожекторы ощупывали небо сквозь предрассветный полумрак. Луч одного из них поймал блестящую серебром цель, и в тот же миг другие прожекторы скрестили свои лучи на самолете.

«Великолепная цель…» — быстро сообразил поручик и как угорелый заорал:

— К орудию! — А сам подскочил к дальномеру.

Пушка была готова к открытию огня.