Миклош Залка - Осада

Только одного из пленных, комиссара, оставили в живых для острастки. Ему отрезали нос, уши, выкололи глаза, а потом вывели на дорогу и отпустили, сказав, чтобы он шел к своим и рассказал, что так будет с каждым комиссаром.

Балинт с сожалением смотрел, как несчастный, спотыкаясь и часто падая, метался на ничейной земле. Как наседка, которой зашивают глаза, чтобы она спокойнее сидела на яйцах, хлопает туда-сюда крыльями, так и он вытягивал руки то вперед, то в стороны. У Балинта сердце обрывалось от жалости. Он поднял винтовку и прицелился. В конце концов, зачем этому несчастному мучиться всю жизнь. Даже если он чудом доберется до дома, для чего ему жить? Жизнь для него станет сплошным мучением, а еще больше для его семьи. Но кто-то ударил по винтовке Балинта, и пуля ушла вверх, а пленный с перепугу начал бежать, но не прямо вперед, а виляя, как овца в загоне, наконец он упал и пополз как раз в обратном направлении, к венграм, пока не напоролся на мину и не исчез в одно мгновение, как будто его вовсе и не было. Солдаты ругали Балинта, зачем он напугал москаля своим выстрелом. Балинт не хотел говорить, что из-за жалости, и опять промолчал.

Спустя два дня платили за пленных. Командир роты сообщил, что, поскольку пленные не были доставлены в вышестоящий штаб, управление тыла отказало в выплате вознаграждения, но он, командир роты, выплатит положенное из своего собственного кармана: за каждого рядового пленного по двадцать пенгё, за двух офицеров — пятьдесят, а за комиссара — по официальной таксе — сто пенгё. Он сразу же отсчитал нужную сумму второму взводу, вернее, оставшимся в нем восьми человекам. Затем он объявил, что в следующий раз пленных нужно убивать только после того, как за них уже будут получены деньги, когда дивизионная касса за них полностью рассчитается, потому что больше он своих денег платить не намерен: он не банкир, а простой офицер.

Еще летом до Балинта дошли слухи о приказе, согласно которому за пленных выплачивается вознаграждение. Тогда он думал, что это очередная солдатская байка: один выдумал на досуге, что, мол, недурно было бы, сказал другому, а тот и поверил. Целую неделю он пробыл на складе боеприпасов и второй раз услышал об этом, когда возвратился в часть. Правда, с тех пор им не попадался ни один пленный. А сейчас, когда он подсчитал, у него просто дух захватило от удивления: четыреста двадцать пенгё отвалил командир роты взводу; это по пятьдесят два пенгё и пятьдесят филлеров на брата выпадало. «Если взять заработок поденщика по полтора пенгё в день…» От одной этой мысли ему стало плохо, прямо-таки закружилась голова. Когда командир закончил говорить и распустил строй, Балинт подошел к тем восьми солдатам. Они как раз делили деньги. А он смотрел на них, и горло его сжималось, как будто его кто душил. Кто-то из солдат предложил сброситься по двадцатке и вечером сходить на хутор и погулять: там можно купить хорошее недорогое вино, да и девочек можно будет пригласить.

Так они и сделали.

Балинт стоял у дежурного пулемета, но в ту ночь русские не предпринимали ни атаки, ни даже вылазки, не было и проверяющего. Лишь заунывно дул ветер, принося издалека обрывки какой-то пьяной песни. Балинт чуть было не разревелся: «Такую уйму денег промотать за один вечер…»

На передовой царила тишина. Балинт посмотрел в темноту и ничего не увидел. «По двадцать с носа — это сто шестьдесят. Сто шестьдесят от четырехсот двадцати — остается двести шестьдесят… Бог ты мой, двести шестьдесят…» Он шумно вздохнул.

О том, сколько нужно было работать за такую сумму, он даже и думать не хотел. А сколько можно было купить на эту сумму: одежду и обувь для жены и для себя, и еще хватило бы на хорошую свинью. Ребенку пока ничего не нужно: мал еще, когда подрастет. Но камышовую крышу на доме он все же заменил бы, она до того стара, что и чинить-то нельзя. «Двести шестьдесят пенгё…»

Неплохо было бы закурить, разогнать тоску-печаль табачным дымом, да не посмел. Русский снайпер сразу пальнет на светлую точку. Он следит даже, если сидит тихо. Но закурить и затянуться дымком очень хотелось, тем более что в кармане лежали сигареты «Комис». Их выдавали по десять штук на день. Балинт всегда их делил на две части: восемь на курево, а две — в запас на всякий непредвиденный случай. У него всегда были сигареты, никогда ни у кого не «стрелял». Он презирал всех попрошаек и ни разу не пожалел ни одного из них. Балинт внимательно следил за нейтральной полосой. Вокруг по-прежнему стояла тишина, лишь иногда издалека доносились обрывки какой-то несли.