Миклош Залка - Осада

Вспомнив это поле, Балинт невольно пожалел Винера: он был неплохим человеком, как, например, арендатор Фридман. К Винерам можно было прийти в конце лета и попросить у тети Терки меру муки до нового урожая… И она охотно давала, если у нее было.

Балинт разозлился на самого себя за свою жалость к Винеру. Они были хорошими людьми, но земля — это не добро или зло. Это — богатство, которое должно принадлежать венграм. В этом — справедливость. А уж он проследит, чтобы ему нарезали хороший участок. Свою бумагу на землю он предъявит тогда, когда скудные участки будут уже розданы самым голодным крестьянам. Наверняка сначала будут распределять самые плохие земли, а более плодородные, жирные приберегут напоследок для более зажиточных.

Впервые за все время службы в армии Балинт радовался тому, что он — солдат, и все из-за этой бумаги на землю, которой можно воспользоваться не сразу.

Вот получит он отпуск, поедет домой, осмотрится, разузнает, какие земли уже розданы, и если плохие участки уже разошлись, тогда-то он и предъявит свою бумагу господину нотариусу. А если нет, то он только объявит, что ему тоже полагается участок, документ на который он пришлет позже, а жене даст наказ, чтобы та не зевала, держала ухо востро, смотрела в оба, а когда настанет время, предъявила бы документ, но не торопилась, чтобы не всучили какую-нибудь дрянь.

Неплохо бы, конечно, получить что-нибудь из угодий Лихтенштейна, из его садов или виноградников. Да у него и луга хороши…

Земли швабов тоже неплохи. Вопрос в том, переселятся ли они обратно в Германию. За исключением одного-двух, все записали себя коренными немцами — гражданами империи. Если они все уедут, то и из их земель можно было бы кое-что получить. Хорошие у них земли, но самые лучшие все-таки у Лихтенштейна…

«Ну а теперь спать, спать…» Балинт попробовал ни о чем не думать, хотя и знал, что из этого ничего не выйдет.

Неделю назад, как раз в прошлую пятницу, он испуганно проснулся. Тогда на передовой тоже царила тишина. Он стоял в окопе возле пулемета и, облокотившись на бруствер, спал, как способен спать только солдат-фронтовик. Спать он не боялся: сам бог не заметил бы, что он спит. Русские тоже молчали. Проснувшись, он открыл глаза и украдкой ос-смотрелся. Поблизости никого не было, и он никак не мог понять, что именно нарушило его сон. По небу медленно плыли барашковые облака, сквозь которые кое-где поблескивали звезды. Балинт немного продрог. Во фляге еще сохранился глоток рома, и он его тут же выпил. Это был марочный ром, резкий, но довольно слабый.

Вдруг издалека послышался какой-то шум. Прислушавшись внимательней, он заметил, что звуки доносятся вроде бы с тыла и с фланга. Балинту это показалось странным: соседний хутор далеко, и он даже не подумал, что оттуда могут быть слышны звуки загулявших солдат. «Ну и разошлись же ребята… — Балинт скривил губы, — что значит не заработаны», — пробормотал он, хотя хорошо знал, каким путем достались деньги этим гулякам.

Три дня назад второй взвод взял в плен два десятка русских. Их заметили совершенно случайно, в тылу. Это была группа разведчиков, которые возвращались к своим, но, заблудившись, вышли на противника.

Очутившись в районе второго взвода, они думали, что ползут к окопам своих. Во втором взводе один солдат немного говорил по-русски. Он даже подсказал им, куда идти, как обойти мины. Когда же русские почти все собрались в одну кучу, наши набросились на них. Половину из них уничтожили, даже не дав им схватиться за оружие. Оставшихся взяли в плен. И лишь только после схватки венгры с удивлением обнаружили, насколько большими оказались потери их взвода. В живых осталось всего восемь человек, да и те были покалечены и изранены. Погиб командир взвода и с ним двенадцать человек. Командира похоронили отдельно, остальным вырыли общую могилу. Некоторые солдаты из числа тех, кто прибыл с последним пополнением и еще не нюхал пороху, выражали свое недовольство в отношении общей могилы. Балинт же считал это в порядке вещей: общая могила — значит, меньше работы, к чему зря утруждать живых, когда от этого не станет лучше мертвым. Однако недовольные продолжали ворчать, говоря, что каждого убитого следует похоронить в отдельной могиле. В конце концов они побежали жаловаться к ротному. Командир поддержал их и начал страшно ругаться из-за общей могилы и на глазах у солдат без стеснения как следует пропесочил дежурного офицера, приказав ему выгнать пленных рыть отдельные могилы: все равно эти русские ничего не говорят. Пленных действительно выгнали на работу, и они вырыли могилы, думая, что роют их для себя. Работали они старательно, и Балинт только тогда рассмотрел их: это были не русские, а, скорее, татары, с раскосыми глазами и кривыми ногами, будто они всю жизнь ездили верхом на лошадях. Некоторые солдаты задирали их, некоторые даже замахивались, а он нет. Балинт же только молча наблюдал и за похоронами убитых, и за казнью пленных. А желторотики, не нюхавшие пороху, с разинутыми ртами прыгали на пленных. Он же только стоял и смотрел, и не потому, что жалел их, а просто думал, что не стоит ввязываться в такие дела, так как может настать день, когда русские отплатят им за все это.