Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Во время этой проникновенной речи Каупервуд сначала сидел, потом встал. При заявлении о том, что его любовь действительно умерла – он впервые так откровенно и недвусмысленно сказал об этом, – Эйлин немного побледнела и прижала ладонь ко лбу, прикрыв глаза. Именно тогда он поднялся с места. Он был холоден, решителен и даже слегка разгневан. Она поняла, что он говорит правду и что в его сердце не осталось ни малейшей капли того, что было раньше, – ни нежных воспоминаний, ни мыслей об их счастливых днях, проведенных вместе, которые еще сияли в ее воспоминаниях. Святые небеса, это и впрямь правда! Его любовь мертва; он сам сказал об этом! Но она ни за что не хотела верить в это, она просто не могла. Это не могло быть правдой.

– Фрэнк, – начала она, подходя к нему, в то время как он отходил в сторону, избегая ее. Ее глаза были широко раскрыты, руки и губы дрожали. – Ты же не мог говорить это всерьез, правда? Любовь не умерла совсем? О, Фрэнк, я ругалась, я ненавидела, я говорила ужасные и гадкие вещи, но только потому, что любила тебя! Мне было так плохо, о господи, как мне было плохо! Ты об этом не знаешь, Фрэнк, но моя подушка не просыхала от слез. Я плакала и плакала. Потом я вставала и ходила кругами. Я пила виски, чистый, неразбавленный виски, потому что мне было больно, и я хотела заглушить боль. Я была с другими мужчинами, то с одним, то с другим. О Фрэнк, ты же знаешь, что я не хотела, что я не собиралась этого делать! Потом я всегда презирала даже мысль о них. Это было лишь потому, что ты не обращал на меня никакого внимания и не был добр ко мне. О, как я ждала и хотела дождаться хотя бы часа твоей любви, одного дня, одной ночи! Я не могу забыть, как я бегала к тебе в Филадельфии, когда ты встречал меня по пути домой или когда я приходила к тебе на Девятую или на Одиннадцатую улицу. Наверное, я плохо поступила с твоей первой женой. Теперь я это понимаю, как она, должно быть, страдала! Но тогда я была глупой девчонкой и многого не понимала. Разве ты не помнишь, как пришла к тебе на Девятую улицу и день за днем ходила к тебе в тюрьму в Филадельфии? Ты тогда сказал, что будешь вечно любить меня и никогда не забудешь об этом. Разве ты не можешь больше любить меня – хотя бы немножко? Неужели правда, что твоя любовь умерла? Неужели я так изменилась, так состарилась? О Фрэнк, пожалуйста, не говори так, не надо так говорить, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Я тебя умоляю!

Она попыталась потянуться к нему и положить ладонь на его руку, но он отступил в сторону. Для него, когда он смотрел на нее сейчас, она была средоточием всего, чего он не мог терпеть, не говоря уже о душевном или физическом влечении. Очарование прошло, заклятье было разрушено. Он нуждался в другом человеке, в другом взгляде на мир, но прежде всего – в молодости и неутомимом духе, который пылал в Бернис Флеминг. По-своему, он сожалел о случившемся. Он сочувствовал ей, но это было все равно что думать об отголосках корабельного колокола, стоя на маяке над темными волнами бушующего моря.

– Ты не понимаешь, Эйлин, сказал он. – Я ничего не могу поделать. Моя любовь умерла. Она ушла, и я не могу вернуть ее. Я не чувствую ее. Я хотел бы, но не могу, и ты должна это понять. На свете есть вещи возможные и невозможные.

Он посмотрел на нее спокойно, без снисхождения. Со своей стороны, Эйлин не увидела в его взгляде ничего, кроме холодной логики, логики коммерсанта, философа, негодяя. При мысли о его непреклонном характере, который навсегда закрывал для нее врата его души, она впала в неистовство, обезумела.

– О, не говори так! – истерически умоляла она. – Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не говори так! Это может вернуться, если ты только захочешь. Разве ты не понимаешь, что я чувствую? Разве ты не видишь, каково мне?

Она упала на колени и обхватила его руками.

– О Фрэнк! Фрэнк! Фрэнк! – рыдая, восклицала она. – Я этого не вынесу! Я не могу! Я не могу! Я просто умру.

– Возьми себя в руки, Эйлин! – попросил он. – Из этого не выйдет ничего хорошего. Я не могу лгать ни себе, ни тебе; жизнь слишком коротка для этого. Факты есть факты. Если бы я мог сказать, что люблю тебя, и поверить в это, то я бы так и поступил, но я не могу. Я не люблю тебя. Почему я должен утверждать обратное?

В характере Эйлин присутствовал артистический дух, ребяческая избалованность и капризность, эта часть ее существа была совершенно неуправляема. Другой частью ее характера была глубочайшая эмоциональность, страстная, сумрачная, безмерная. Поначалу она была готова к компромиссу. Она не вступала в открытый конфликт со Стефани Плэтоу, с Флоренс Кокрейн, с Сесили Хейгенин или с миссис Хэнд, ни с кем после Риты Сольберг – и она больше не собиралась этого делать. Она шпионила за ним в связи с Бернис только потому, что случайно увидела их вместе. Да, она встречалась с другими мужчинами, но что с того? Эйлин признавала красоту Бернис, но и она сама все еще оставалась красавицей. Неужели он больше не может найти для нее места в своей жизни? Неужели там нет места для обеих женщин?